Езиды - преследуемое меньшинство

На сегодняшний день в мире насчитывается около миллиона езидов. Более половины из них живут в иракских провинциях Синджар и Шейхан, являющихся предметом постоянного спора между арабами и курдами. Остальные разбросаны по лагерям беженцев между Сирией и Грецией, а также в таких странах, как Канада, США и Германия. В течение многих лет езиды были преследуемым меньшинством.

“Мама, я мечтаю о том дне, когда покинутые поля снова станут зелеными. Как в тот  день, когда нас изгнали. Мама, я мечтаю о том дне, когда пройдут засушливые годы в этой пустыне. Мама, я мечтаю о том дне, когда мы вернемся”. Так пишет езидский поэт Саллах  Мадо в тексте, включенном в антологию “Ничем не владея, кроме снов”, вышедшей на днях в издательстве “Олам Хадаш” при содействии Института Ван Лир. В антологию включены тексты езидских поэтов, написанные во время и после геноцида, осуществленного ИГИЛ на севере Ирака в 2014 году.

На курдском языке слово “езид” означает “создавший меня”. На сегодняшний день в мире насчитывается около миллиона езидов. Более половины из них живут в иракских провинциях Синджар и Шейхан, являющихся предметом постоянного спора между арабами и курдами. Остальные разбросаны по лагерям беженцев между Сирией и Грецией, а также в таких странах, как Канада, США и Германия. В течение многих лет езиды были преследуемым меньшинством: их родные места находятся сейчас под контролем иракских курдов, которые на протяжении истории терпимо к ним относились, поскольку считали их курдами по происхождению, народом, который жил в этом районе еще до прихода сюда ислама. Подобная терпимость стала исчезать в связи с исламизацией, которую переживает Курдистан в последние годы.

“Пока иракский Курдистан был светским, интеграция езидов была относительно простой, – рассказывает Идан Брир, сотрудник кафедры Ближнего Востока в Тель-Авивском университете, подготовивший поэтическую антологию. – Сегодня, в результате усиления религии в регионе, отношение к езидам изменилось. С точки зрения населения, которое не хочет вспоминать свое светское прошлое, езиды –  этническая группа, не желающая переходить в ислам. Эта враждебность начала складываться среди рядовых людей, но постепенно была воспринята и властными структурами. В качестве примера можно привести нежелание курдов оказывать помощь езидам во время захвата территорий Исламским государством. Никто не хотел давать им оружие”.

“Я хочу, чтобы мир узнал о повседневной жизни езидов, не только из-за религиозного преследования нашего народа, “ – говорит в телефонной беседе езидская поэтесса Лила Хамо, бежавшая из Сирии в Германию, где и живет сейчас. – Я хочу, чтобы мой народ не убивали не потому, что мы не “еретики”, а потому что мы люди – вне всякой связи, какому богу мы поклоняемся. Мне надоели преследования”.

Идан Брир объясняет, что целью составителей антологии езидской поэзии было ознакомление читателей с широким спектром жизни этого народа – с его нынешним положением, после того, как он пережил трагедию. Целью было показать тоску по уничтоженной жизни, попытки спасти то немногое, что осталось, размышления об эмиграции, которая разрушает общину. Тема преследований вновь и вновь поднимается в произведениях, включенных в антологию. Не обязательно в актуальном контексте, связанном с ИГИЛ.

Храм езидов в северном Ираке. Фото: википедия

Между тем невозможно, изучая нынешнюю волну езидской поэхии, абстрагироваться от массовых казней Синджаре, в ходе которых боевики Исламского государства убили пять тысяч человек, а тысячу женщин  и девочек забрали в наложницы.  “Я начал писать стихи в подростковом возрасте, в основном, на романтические темы, о повседневной жизни в Синджаре, однако вторжение ИГИЛ внесло в мою поэзию сильные эмоции и породило желание писать о другом, – рассказывает в телефонном интервью из своего дома в Ираке поэт Сармад Салим, – Трагедия езидов не поддается осознанию, это кажется невероятным. Мир, который был разрушен у нас на глазах, стал трагическим источником поэтического вдохновения”.

“Когда начались погромы, я уже жила в Германии, куда переехала в 2012 году, – вспоминает Лила Хамо. – Я переживала катастрофу через людей, с которыми была знакома, а также благодаря моей особой духовной связи с общиной. Мне не нужно было самой пережить катастрофу, чтобы почувствовать все то, что пережил мой народ. С детства я сталкивалась с враждебными взглядами, с оскорбительными фразами “Ты еретичка, ты чужая здесь”.

Салим добавляет, что его поэзия отражает не только личные переживания, но и опыт людей, которым он помогает в качестве психолога, работая с беженцами в рамках правозащитных организаций. “Я встречаю людей, потерявших семьи, женщин, изнасилованных боевиками ИГИЛ, детей, переживших острые психологические травмы, – рассказывает поэт. – Моя поэзия –механизм психологической защиты, она помогает мне справляться с душевными трудностями, осознавать катастрофу, частью которой являюсь и я сам. Я пишу, потому что не могу говорить об этом напрямую. Я представитель меньшинства, живущего посреди мусульманского большинства, не готового меня принять. Творчество спасает меня”.

Идан Брир отмечает, что езидская поэзия отличается от посттравматической литературы (после Холокоста или Накбы) тем, что она возникла в режиме реального времени, что делает ее не только литературным, но и историческим документом, а также инструментом психологического лечения посттравматических явлений. Некоторые авторы писали, находясь в окружении исламистов, буквально в прямом эфире. Многим удавалась публиковать свои тексты благодаря Фейсбуку.

Расцвет езидской поэзии удивителен еще и тем, что тексты чужды традиции, опирающейся на устные предания. У езидов нет священных книг, письменных документов. Кроме того, езидские поэты пишут на арабском языке, который не является их родным . “Хотя арабский был навязан мне, я учился на этом языке, я хорошо формулирую свои мысли именно на нем, – говорит Салим. – В этом также есть элемент выбора. Я хочу быть прочитанным как можно большим числом людей. Особенно арабскими читателями, которые должны знать, что власть и боевики ИГИЛ сделали с моим народом. Лила Хамо добавляет, что арабский язык – часть навязанной ей насильно реальности. “Когда я думаю, что пишу свои тексты по-арабски, я плачу. Но я не могу писать стихи на своем языке”.

Идан Брир изучает езидскую культуру уже много лет. Он начал интересоваться ею еще до событий 2014 года. Во время вторжения Исламского государства он начал переводить знакомых авторов и публиковать переводы в Фейсбуке. Позднее Брир обратился в Институт Ван Лир, получил деньги от “Мифаль ха-Паис” и начал работать над проектом. Три года спустя родилась книга, включающая стихи на арабском и переводы на иврит. “Нам было важно дать место оригинальному языку в нашей книге, – говорит он, – чтобы услышать подлинный голос поэтов. Это был необходимый жест. Арабский язык в Израиле отброшен на общественную периферию, и читателям будет полезно получить такие тексты на арабском”.

“Критерии отбора поэтических текстов – их потенциал быть красиво и адекватно переведенными на иврит, – говорит поэт и редактор антологии Альмог Бахар, – Мы составили в текстах  слова молитвы на курдском языке, а также названия разных мест в северном Ираке. Это позволило сохранить некую отчужденность, присутствующую в стихах езидских поэтов.

“Если бы бог был жив,

Я бы дал ему суму, чтобы он собрал останки моих детей.

Я бы убил его посреди могил

В гневе и ярости…

За все убийства, совершенные от его имени.

Но мы все еще здесь. Мы все еще здесь”.

Мейсар аль-Адани, езидский поэт, 1989 года рождения

Оригинал статьи на сайте ” Гаарец”