Июньские дожди перед войной

Ленинград-Петербург. Фото: Галина Зернина

22 июня 1941 года в 4 утра для огромного СССР началась война, которая уже давно шагала по Европе. И что бы ни писали и ни говорили об этом событии, какие бы новые и новейшие факты, документы ни открывались, неизменным останется одно.  Миллионы жертв, которых могло бы не быть… Мальчиков, девочек, стариков, юных солдат, многие из которых похоронены где-то в братских могилах. Жизнь обесценилась, была сведена к “пушечному мясу”. К мешку сахара за одного еврея. К нашивке на мундире штабного генерала. Да, была победа. Но цена… Она не может не ужасать человека. Но сегодня снова звучат воинственные речи и гремят военные парады.  Не ужасает и не останавливает…

Марк Кабаков, капитан I ранга, участник ВОВ, поэт, публицист: «Над горизонтом поднимался багровый дым…»

– В вещмешки упаковывались новенькие «робы», новенькие форменки. Спецшкола отправлялась на летнюю практику на остров Валаам. Кроме первой роты, которой предстояли выпускные экзамены. Мы наспех прощались, вовсе не предполагая, что видимся, может быть, в последний раз.

Марк Кабаков. Фото из семейного архива

Моя родина, Ленинград, встретил нас дождем. Дождь был необыкновенно теплым, потому, наверное, и запомнился. Гремел оркестр, мы шли бело-синим строем по Невскому, такому медово-желтому, зеркальному, нарядному. В Москве мы не видели таких улиц…. Посадка, опять оркестр – и через короткое время за кормою плещут бледно-голубые воды Ладоги…

Мы все, отличники и не очень, недавние юные моряки и вполне сухопутные мальчики, мы все были чрезвычайно плохо воспитаны. Нас вовсе не трогала округлая прелесть златоглавых куполов, нас не волновали темные лики на пропахших ладаном досках… И все же… И все же красота Валаамского ландшафта не могла не заполонить наши души. Уж больно она была соразмерна этим высоким соснам и елям, этому поросшему бархатным мхом граниту…

Остров только недавно стал нашим после Финской войны, все еще не успели изуродовать…

Хотя никаких монахов и попов мы, естественно, не встречали. Только военных моряков. На Валааме базировалась школа юнг, там был свой ОВР (охрана водного района), а,следовательно, кой-какие корабли.

На Валаам пришли сразу три спецшколы: Московская, Ленинградская и Горьковская, расположились в скитах. Зарядили дожди, палатки почему-то протекали… Кто-то сообразил: в скиту до черта икон. Иконами устлали полы в палатках, чтобы не хлюпало под ногами. Страшновато читать такое, дорогой читатель? А собственно, чего можно было ожидать от молодых дикарей, с младых ногтей затвердивших, что религия – яд, и даже не яд – опиум для народа. Недоучившийся семинарист и его присные не зря старались…

А на следующий день была политинформация, и какой-то майор втолковывал о провокациях на советско-германской границе, что им нельзя поддаваться, у нас дружба на вечные времена, что трудящиеся Германии…

Через шесть дней началась война.

В тот день, 22 июня 1941 года, нас повели на главную базу, на просмотр кинофильма. Утро выдалось безветренное, солнечное, по обе стороны вымощенной брусчаткой дороги повисали пахнущие разогретой смолою ветви, заливались наперебой обрадованные птахи… До главной базы, она же Монастырь, добежали быстро, расселись. Фильм назывался «Случай на границе», наши храбрые пограничники так разили нарушителей, те только падать успевали… До конца эту ахинею мы не досмотрели. Внезапно завыли сирены, раздалось: «Выходи во двор строиться!», со всех сторон на широкий монастырский двор с храмом посредине бежали краснофлотцы, спешно строились возле трибуны.

Тральщик времен ВОВ. Фото: архив

На нее поднялись командиры. И мы услышали нечто совершенно невероятное. «Война, фашисты бомбили Севастополь, Одессу, Кронштадт, идут бои». И конечно же: «Победа будет за нами!» и «Под мудрым руководством»…

Вечером можно было разглядеть, как над горизонтом поднимается багровый дым. Это финны бомбили Сортавалу. С той стороны доносился тяжелый грохот. Кто-то пролетел над островом, дружно залаяли зенитки….

…В Адмиралтействе я нос к носу столкнулся с курсантом первого курса Юрой Белиловским, он был на два года старше меня. «Ты куда?» «В Москву, а ты?» «На фронт. Весь наш курс отправляют». Больше мы с ним не виделись…

Ринна Штейн, учитель: « Нас увозили в глубокий тыл…»

– Мое взросление. Это произошло внезапно, в первые дни войны. 21 июня. День рождения моей любимой сестры. Это суббота, а в воскресенье нам обещан Петергоф. Но…война. Все оборвалось.

Мне 14 лет. Мы готовимся уехать из Ленинграда. Эвакуировали школы. Мама согласилась ехать в качестве воспитателя и сразу же окунулась в хлопоты и суматоху, а я как будто превратилась в один миг из избалованного, изнеженного ребенка во взрослую. На меня возложена забота о маленьких брате и сестре. Я прощалась с детством.

Ринна Штейн после войны. Фото из семейного архива

Июль 1941 г. Жарко. Подан состав для наших детей. Толпа родителей, ребят. Наконец, мы сели. Все дети возбужденные, как будто едут в лагерь. Среди провожающих высокая фигура папы. Вдруг он пропал, а поезд начал двигаться. Неожиданно я его увидела – он подбежал к открытой двери вагона, в каждой руке у него было по бутылке лимонада, которые он сунул проводнице, а она передала нам. Это был последний раз, когда я видела папу. Мы все были уверены, что  к 1 сентября вернемся. Ведь надо в школу. Вернулись мы через 4 года.

Эвакуация. Фото: архив

Прошло 4 месяца, нас увозили в глубокий тыл. Маме поручили группу, и она взялась за дело. Внезапно выяснилось, что в Соти был детский дом, там была группа мальчиков лет 8-10. Они были больны, не могли ходить, завшивлены так, что на головах была короста. Ни одна воспитательница не брала их к себе в вагон. И тогда наша мама, наша хрупкая и не очень приспособленная к жизни мама сказала, что согласна взять их к себе – не бросать же больных детей. В наш вагон их внесли на руках. Сказать, что они были запущены – не сказать ничего. Ведь прошло всего 4 месяца войны – как можно было довести до такого состояния беспомощных мальчишек? Мама отважно бросилась их спасать. Мы ехали на Урал, в вагоне была буржуйка. Она раздевала их догола и держала их рубашки на раскаленной буржуйке, выжигая вшей. Вычесывала головы, ворочала мальчишек. На фронте гибли люди ­– это война, а эти больные дети ­­­– тоже война, хотя этих жертв могло бы не быть. В Челябинск ехали около месяца, там мама настояла, чтобы их взяли в больницу. Они все выжили и потом приехали к нам в интернат. Ну, а нас из Челябинска отправили на санях в село Огнево (100 км, мороз 30 градусов). Но это уже другое кино…

Ион Деген, танкист, хирург-ортопед, поэт: «Мы потеряли двух мальчиков…»

– Ночью немцы бомбили город. Мне хотелось зубами  вцепиться  в  кадык немецкого летчика. Уже  в  первый  день войны я не сомневался  в  том,  что  сейчас же, немедленно, добровольно пойду на фронт.  У меня не было сомнения, что такое же чувство испытывают  все мои  товарищи и, конечно, мой самый  близкий друг Яша.

В  первый  день  войны мне даже  на  минуту не удалось  освободиться от работы в лагере.  На  следующий день,  в понедельник,  я заскочил  к  Яше с тщательно  обдуманным планом – сформировать наш собственный взвод, в котором будут ребята из двух девятых классов…

Ион Деген. Фото из семейного архива

…На  одиннадцатый день  войны наш взвод вступил  в  бой –  первый бой против отлично подготовленных и вооруженных немецких десантников. Мы потеряли двух мальчиков. Одному  из них шестнадцать  лет исполнилось бы только через пять месяцев, в декабре. Конечно, мы переживали  их  гибель. Больше  того  – она потрясла нас. Но –  стыдно признаться –  упоение победой помогло нам справиться с болью потери…

Четыре  дня  мы занимали оборону, не видя  противника. У нас  была уйма времени, чтобы обсудить  детали  прошедшего боя и  получить  удовольствие от доставшихся нам трофеев. У ребят появились первые в жизни часы. Яша в упор застрелил обер-лейтенанта и подарил мне его “парабеллум”. Как и все в нашем взводе,  я  был вооружен  карабином.  Только сейчас, став  обладателем пистолета, я мог по-настоящему почувствовать себя командиром взвода. А  потом начались  непрерывные бои. Мы теряли ребят и уже не радовались победам. Даже отразив  все атаки, наш взвод  вынужден был отступать или, что еще хуже, выбираться из окружения…