Право на мораль

Открытка. Фото: Boston Public Library, flickr.com

“СЕКС!!! Теперь, когда я завладела вашим вниманием, требуются слесари/продаются щенки бультерьера/голосуйте за Чебурашку…» (нужное подчеркнуть).”

Забавные объявления подобного рода в реальном и виртуальном пространстве – лишь один из наиболее безобидных примеров того, как можно манипулировать человеческом сознанием, использовав и выделив ключевое слово “секс”.  Политическая акция, дебаты в соцсетях или законы, так или иначе упоминающие это понятие, с большой долей вероятности привлекут этим словом ваше внимание. Практически неизбежно последуют и споры о легитимности подобного акта и о таящейся в нем потенциальной угрозе общественной морали. Будь то Прайд в Иерусалиме, досрочное освобождение бывшего президента Моше Кацава, или “парад шлюх” в Тель Авиве, – немало найдется представителей общественности (иные из которых, как известно, занимают довольно высокие посты), полагающих, что незачем махать пресловутым «сексом» перед их общественными глазами, ибо это ранит их общественные чувства. Конечно, глупо было бы отрицать, что, в отличие от объявлений от продажи щенков, эти события имеют отношение к сексу и морали. Но не менее глупо не замечать, что этим они далеко не ограничиваются.

Равные права для людей, вне зависимости от их гендера, право жертвы насилия на справедливость, вне зависимости от общественного статуса насильника, право на свободу передвижения и неприкосновенность личности, вне зависимости от места и времени суток – это лишь некоторые примеры тех базисных прав человека, борцам за которые в Израиле еще очень далеко до полной победы.  А общественная мораль? Что ж, каждый понимает ее по-своему. Думается лишь, что даже самые ярые ее поборники не станут отрицать, что все дискуссии о ней сводятся к вопросу, что есть норма и кто имеет право на ее определение.

Подобные публичные диспуты велись и в викторианской Англии, с той лишь разницей, что в контексте общественной морали речь шла о нюансах гетеросексуальности, ибо гомосексуальность до 1967 года считалась в Англии преступлением. Что же касалось защиты прав, у британской полиции имелось на этот счет собственное мнение.

…В мае 1890 года один из детективов Скотленд Ярда заподозрил владелицу небольшого книжного магазина, француженку по происхождению, в продаже непристойных книг на французском языке. Он велел полицейскому сержанту в штатском купить несколько подозрительных книг. А поскольку французским он не владел, то заказал перевод выборочных абзацев из книги с наиболее подозрительным названием Courte et Bonne (Короткая и Славная). Прочитав перевод, детектив узнал, что речь идет о жизни игрока, которую описала в своей книге французская писательница Мари Коломбье. На основании прочитанного детектив произвел обыск магазина, в ходе которого обнаружил 58 подозрительных книг, и подал жалобу в суд.

В ходе слушания судья, не проникнувшийся серьезностью подозрений детектива, сообщил тому, что и Декамерон Бокаччо в Средние века и  книги их современника Эмиля Золя, тоже считались когда-то непристойными. Он даже признался, что прочел книгу мадам Коломбье целиком, и не нашел в ней ничего аморального. Однако детектив не сдавался. Он представил вниманию суда еще четыре переведенных абзаца из четырех книг, конфискованных им при обыске магазина. Сопротивление судьи было сломлено. И хотя адвокат обвиняемой утверждал, что все четыре книги находятся в самых респектабельных библиотеках Англии, суд приговорил обвиняемую к выплате штрафа. Книги  подлежали уничтожению.

Подобный приговор суда лишний раз подтвердил никем в ту пору всерьез не оспариваемое право полиции стоять на страже общественной морали. Полиция в роли культурного цензора и ранее не вызывала не только сопротивления, но и достойной упоминания критики. Так, в 1870 году, полиция отняла так называемую лицензию на танцы у известного лондонского мюзик-холла Альгамбра после того как группа детективов сочла его хореографию непристойной. Действия полиции, надолго лишившие Альгамбру его самых популярных шоу, были упомянуты вскользь в маленькой заметке Таймс, на которую не откликнулся ни один из читателей.

Старая Англия. Фото: Jim Limood, flickr.com

Время от времени “право на мораль” полиции все же подвергалось сомнениям, иногда самого неожиданного свойства. Однажды Морис Мозер, детектив Скотленд Ярда, одетый в штатское, постучался в двери многоквартирного дома на одной из беднейших окраин Лондона. Дверь ему открыла усталая женщина в запачканном сажей переднике. Мозер представился клиентом ее мужа, продавца порнографических открыток. Женщина нехотя проводила его в комнату, где за столом сидел ее муж, а в колыбели спал младенец. “Клиент” осмотрел коллекцию открыток, и собирался уже что-то сказать, как вдруг жена продавца спросила, в самом ли деле он покупатель или переодетый детектив.

Потрясенный Мозер в ответ спросил, чем же он похож на полицейского. В ответ женщина сказала, что его выдало выражение лица, когда он осматривал открытки. Не желая терять клиента, и опасаясь, что жена права, продавец решил устроить тест. Он подвел детектива к колыбельке ребенка и торжественно заявил, что если “клиент” погладит и поцелует его маленького сынишку, то он и в самом деле клиент. Если же нет, то он полицейский детектив. Мозер заглянул в колыбель. Младенец спал и тяжело дышал. Он был не только очень грязен, как и все в этом доме, но и очевидно болен. Разрываясь между брезгливостью и чувством профессионального долга, детектив решил пойти на компромисс: он нагнулся и погладил малыша, не снимая перчатки. На него с болью и гневом смотрели две пары глаз тех, кого его жест не смог обмануть. Итак, арест продавца – официальная цель его визита – был произведен, открытки забрали в качестве вещественного доказательства, закон был соблюден. Тем не менее, смущение и неуверенность во время этого визита не покинули детектива и спустя много лет, когда он описывал этот случай в своих мемуарах.

Любопытно, что если бы Мозер прошел своеобразный “тест на человечность”, устроенный ему отцом ребенка, он был бы освобожден от подозрений в причастности к категории блюстителей морали и причислен к категории потребителей аморального товара. А какие тесты на человечность проходят блюстители морали и потребители порнографии в наше время?