Наши дети все менее человечны

Тамир Лион, 48, житель мошава Пардесия, специалист по прикладной антропологии. Последние 20 лет он исследует подростковую и молодежную культуры, с помощью качественных методов (глубинные интервью) для различных институтов и учреждений. Он утверждает, что наши дети все менее человечны, а мы это не замечаем…

Когда и где ты в последний раз разговаривал с подростком?

Мевасерет Цион, час назад. Я прочел лекцию, а после этого у меня были личные беседы с учениками 9-го класса в рамках семинара, организованного Министерством просвещения. После того, как собеседование закончится, я поеду на встречу с молодыми армейскими командирами, а потом у меня запланирована беседа с ребятами из молодежного движения. По сути, пребываю в диалоге с целой сетью групп молодежи и подростков разного возраста, и с их помощью у меня возникает контакт все с новыми молодежными кругами. Я живу в этом мире, и поэтому могу сопоставить то, что вижу «на местности», с тем, что пишут в литературе на эту тему.

А что ты видишь «на местности»? Ты можешь дать мне общую картину?

На долю сегодняшнего подростка выпало взрослеть в условиях самой стремительной в истории технологической революции. Его родители не понимают, может быть, даже не приближаются к пониманию того, в каком мире он живет. Да у них и времени на это не хватает.  Молодежь сейчас находится в «центре тайфуна», наедине со стихией. Меня до сих пор поражает, до какой степени родители «не в курсе». Самые тяжелые случаи насилия, в том числе сексуального, жестокости, эксплуатации происходят в благополучных городах и населенных пунктах, с высоким уровнем жизни населения и и хорошей образовательной инфраструктурой. Родители ощущают себя принадлежащими к элитам и забывают, что элитарность надо «заработать». Они смотрят только на количественные показатели, а не на своего ребенка.

К чему ты клонишь?

На профессиональном языке мы называет это «а-ценностным обществом». Это значит, что подросток может быть прекрасным учеником, вожатым в скаутском движении, потом стать офицером в боевых частях, но в своей личной жизни он будет агрессивным, эксплуататором, шовинистом, у него не будет настоящих друзей, его мировоззрение – очень плоское и материалистичное. Ему ни до кого нет дела, в том числе и до собственной семьи.

Это – очень радикальное утверждение. На каком основании ты это говоришь?

На основании тысяч или даже десятков тысяч бесед с подростками. Помимо разговоров с ними, я почти каждый вечер читаю лекции их родителям, и истории, которые я слышу от них, вертятся вокруг одного и того же. Отчужденность в доме, отсутствие контакта, к примеру, парень, который собирается служить в отборных частях, но ему и в голову не приходит помочь матери, когда она, возвращаясь из магазина, поднимается по лестнице с тяжелыми сумками. Он не понимает, что ей тяжело. Это пример мелкий и банальный, но он говорит о многом. Дети, замкнутые в пределах своих комнат, проводящие всю жизнь у компьютера. Часть из них – и я не уверен, что общественность осознает это – уже перестала посещать школу. У нас на глазах вырастает новый человеческий тип.

Я вынуждена  прервать тебя и несколько охладить твой пыл. Молодежь всегда оценивали по этим параметрам – школьные отметки, служба в боевых частях. Как можно знать, что то, о чем ты говоришь, не имело место всегда? Неужели и вправду, как ты утверждаешь, наступает новая и пугающая молодежная эпоха?

Главное – сказать, что это обобщение, так ведь? Разумеется, есть и замечательная молодежь, но мы действительно сталкиваемся с новым типом. Даже силовые структуры (я с ними работаю), готовящиеся принимать молодежь на службу, вносят изменения в порядок профилирования. Они понимают: то, что делалось раньше, сегодня не релевантно.

И что ты делаешь в рамках этого нового профилирования?

Я, например, прошу испытуемого рассказать о его отношениях с лучшим другом. Я пытаюсь понять, знакомо ли ему чувство эмоциональной близости.

Это – критерий, эмоциональная близость?

Это очень важный момент. Я спрашиваю? «Есть ли у тебя кто-нибудь, кому ты рассказываешь все? Какова была последняя вещь, которую ты рассказывал ему и никому другому?». И я вижу, что он этого не делает. Он не рассказывает этого и самому себе.

«Новый» подросток, о котором ты говоришь: он «плоский», склонный к насилию, сухой, у него нет настоящих друзей или способности к эмоциональной близости с членами семьи. Социопат, образ из книги Стивена Кинга.

Да, и вопреки распространенному мнению – он не становится умнее. На протяжении лет результаты тестов Векслера и замеры Ай-Кью имели постоянную тенденцию к росту. Каждые несколько лет среднее значение Ай-Кью повышалось на несколько пунктов. В последнее десятилетие рост прекратился, и даже появляются признаки снижения.

Ты утверждаешь  в твоих статьях, что этот перелом связан с появлением смартфонов. История, однако, показывает, что каждое поколение судит поколение предшествующее. И всегда выясняется, что молодежь сегодняшняя не хуже молодежи вчерашней.

Дело не в осуждении. Я описываю изменения, которые происходят на протяжении тех 20 с лишним лет, что я исследую эту тему. Изменения начались с появлением смартфонов. Я отмечаю это и в своей работе с ортодоксальной частью общества. До той поры они справлялись с ситуацией прекрасно – запрещали компьютер, запрещали интернет.  С момента появления смартфонов все у них рухнуло. Смартфон уничтожил разделение, существовавшее с незапамятных времен, – между «дома» и «вне дома». У сегодняшнего подростка нет никакой возможности остановиться, «проветриться». Он все время «загружен». Он все время страдает от того, что называют FOMO – «страх пропустить». Страх, что нечто происходит без него, – это постоянный тревожный фон, с которым живут подростки.

Это характерно не только для молодежи. Мы тоже все время утыкаемся в экран.

Верно, но мы, взрослые, уже не находимся на этой хрупкой стадии формирования личности. Личность формируется, среди прочего, благодаря взаимодействию и «обратным связям» с группами тебе подобных. Сегодня проблема еще и в том, что отсутствует альтернативная молодежная культура. Нынче уже нет «двора». Посмотри, если ты пройдешься по улицам ближе к вечеру, ты просто не увидишь подростков.

А где они?

Дома, с смартфоном. Израильская молодежь лидирует в мире по времени, проводимому у экранов. Говорят о 9 часах в день. На мой взгляд, это преуменьшение.

По-твоему, гораздо больше? Так сколько же остается свободного времени?

Нисколько. Только экран. Кстати, по часам, проводимым у телевизора, мы на втором месте.

Как это можно объяснить? Почему именно Израиль?

Мое объяснение – в особенности, когда увидишь, чем они там занимаются, в основном это социальные сети – сводится к тому, что экраны смартфонов – это расширение или модернизация понятия «израильская компания». Подростки выросли на этом, они ищут этого. Они все время находятся в «социальной ситуации», правда, сетевой. Но этот суррогат не достаточен для того, чтобы развить общественную солидарность или тонкость чувств. Об этом говорят и исследования: отмечается снижение сочувствия к другому, «эмпатии». В Мичиганском университет провели масштабное исследование, показавшее: сегодняшние студенты на 40% менее «сочувственны», чем студенты десять лет назад и раньше. Если «эмпатия» – главный показатель человечности, то наши дети менее человечны, чем мы. Они – другие.

Это довольно радикальное утверждение: «наши дети менее человечны, чем мы».

По-моему, нет. Мы видим все больше и больше случаев тяжелого насилия. О большинстве из них публика вообще не слышит, потому что речь идет о детях. Подросток причиняет вред другому подростку не потому, что он злой, а потому, что не чувствует, что причиняет вред. Знаешь, я спрашиваю многих солдат, идуших в боевые части, почему они это делают. Когда-то они отвечали, что хотят послужить родине, позже я стал слышать объяснения вроде «потребность испытать себя», а со времен второй интифады я все чаще слышу «потому что хочу убивать арабов». На собеседованиях в армии они этого не говорят, потому что знают, что их «завернут».

Действительно произносится вслух «я пошел в боевые части, потому что хочу убивать арабов»?

Да. И это меня не удивляет. Я читаю лекции на курсах для полицейских, занимающихся несовершеннолетними. Разговорился с женщиной-инспектором, которая занималась группой 14-летних, два месяца назад издевавшихся над взрослым инвалидом с физическими и умственными нарушениями. Знаешь, что они сказали ей? «Нам было смешно смотреть, как он плачет». Они привязали этого парня к дереву, потому что его плач смешил их. Я слышу о таких вещах повсюду, от Савьона до Шило. Классный руководитель девятого класса в Шило рассказал мне, что двое мальчиков подожгли третьему руку – и смеялись. Этот педагог воспитывал и их, и их старших братьев, и он не понимает, как такое может быть. Я уже несколько лет говорю родителям: обратите внимание, дети смеются не тогда, когда надо, нужно делать им замечания.

Послушай, ты просто пугаешь меня.

Что делать. Культура слагается из множества мелких деталей. Одна из них: почему то или иное смешит. Для ребенка, проводящего все время в Ютьюбе, границы стираются. Проблема не только в том, что он видит, важно и то, что нет никаких «посредников». Когда я был мальчиком, мы с друзьями смотрели фильмы с Брюсом Ли и потом проделывали друг с другом эти движения-приемы Кун Фу. Но мы все время понимали: Брюс Ли – это кино. Сегодняшние дети в этом не уверены. Учебное заведение, которое не понимает, что оно обязано быть посредником, проводником в этой реальности, – не релевантно. Какое значение имеет, что ты говоришь ребенку, если он пять часов сидит с телефоном на коленях и получает совсем другие «послания». Меня все время спрашивают: а дети, растущие в ортодоксальной среде, – они другие? Нет. Сегодня уже неважно, вырос ребенок в Нью-Йорке, Тель-Авиве или Шило. Когда он вперяет глаза в экран – он видит одно и тоже.

Я так понимаю, что подобные утверждения звучат повсюду. Чем израильские подростки отличаются от подростков в других местах?

Израильским подросткам гораздо труднее усвоить нарративы, альтернативные «мейнстриму». Ввиду постоянных угроз в сфере безопасности в последние годы, и в силу того, что его мировосприятие очень поляризованное, черно-белое, у нас укореняется культура замкнуто-агрессивных групп. Мы против них. Чувство принадлежности формируется на основе «кого я ненавижу». Я не люблю «Хапоэль», я ненавижу «Макаби». Тема групп весьма существенна. Все измеряется тем, кто находится в группе, а кто нет. Границы очень определенны, но группа сама по себе не имеет значения, она не представляет никакую идеологию. Это как вирус, который размножается сам по себе, и не случайно определенные политики все чаще говорят в понятиях «мы и они». Они понимают, что это очень увлекает молодежь.

А где же родители?

На работе. Их нет дома достаточно долго, поэтому ими движет чувство вины. Они бессознательно выбирают «оборонительную» родительскую стратегию. Они в любой момент знают, где находится их ребенок и что он делает, но они не знают, что с ним происходит. Они получают от него ежедневно десяток эсэмэсок, но – не разговаривают с ним. Воспитания по сути нет, только власть и контроль.

Вся эта изматывающая система сетевой коммуникации, в которой они постоянно участвуют, – уотс-эп, фейсбук – не ослабляет это одиночество?

Нет. Вот мы беседуем, сидим в кафе друг напротив друга и говорим – такого у подростков не существует. Они все время чем-то заняты. Они не знают, что такое близость.

А как выглядят в этой среде отношения полов? Известно, что возраст полового созревания постоянно снижается.

Согласно данным прошлого года, у половины учеников первого класса уже есть смартфоны. Средний возраст первого знакомства с порно в Израиле – девять лет. Они смотрят порно в больших количествах и без всяких ограничений. Из того, что я слышу от самих подростков и от тех, кто с ними занимаются, вытекает, что и там, в самой интимной, сексуальной сфере, все познается через кино.

Что это значит?

На прошлой неделе я разговаривал с подростком из 12-го класса, и он рассказал мне, что как-то остались ночью одни в квартире пятеро ребят и девочка. Он был уверен, что она хочет спать с ними со всеми. Просто убежден в этом. Я сказал ему: а может, она хотела быть только с одним из вас? А может, не хотела ни с кем? Он был поражен. Такое ему вообще не приходило в голову. Он пришел поговорить со мной, потому что не понял, что тогда случилось и почему она, в конце концов, не переспала с ними. Люди не понимают, до какой степени подростки живут в «кинореальности».

Оригинал публикации на сайте “Гаарец”