Это не мой народ?

Град "камней" обрушился на автора провокативного заявления журналиста Ярон Лондона, который у себя в фейсбуке и в интервью заявил, что не может разделять скорбь по поводу трагедии на горе Мерон, потому что «мы не принадлежим к одному народу».

Град “камней” обрушился на автора провокативного заявления журналиста Ярон Лондона, который у себя в фейсбуке и в интервью 11-му каналу заявил, что не может разделять скорбь по поводу трагедии на горе Мерон, потому что «мы не принадлежим к одному народу».

«Как израильтянин, еврей, атеист, либерал, левый, рационалист, Тель-авивец я пытаюсь честно понять, что я чувствую с того момента, как я узнал о катастрофе в Мироне.

Бедствие любимых людей потрясает меня. Шум сейсмографа, отмечающего силу моих эмоций уменьшается, когда жертва находится далеко от него. Беды моих детей и внуков – 10 по шкале Рихтера, а бедствия тысяч в Бангладеш почти не трогают. На дальнем конце шкалы находится злорадство , за ее пределами – полное безразличие. Если интенсивность реакции на катастрофу означает расстояние между мной и скорбящей публикой, какова величина этого расстояния?

Я вспоминаю одного из людей, который появился в выпуске новостей перед трагедией. Человек хвастался своей приверженностью традициям:”Я не пропустил ни одного праздника”. В глубине души я хотел спросить его: “А в чем смысл этой настойчивости”, но тут же замолчал. Каждый человек имеет право выбирать свои удовольствия,  не я его судья…»

“Знаете,  я страдаю агорафобией, синдромом, чье буквальное значение – “страх городской площади”, один из признаков этого –  страх толпы. Когда я увидел множество людей, которые ждали, зажатые, чтобы начать церемонию зажжения, почти все без масок, у меня в голове мелькнула мысль, как бы паломники не пострадали от какой-то версии катастроф вроде обрушения моста на Маккабиаде ,фестиваля в Араде или трагедии в банкетном зале ” Версаль”, но я заглушил эту мысль в голове, потому что я не покровитель харедим и не воспитатель.  Если им наплевать на  опасность, они заполняют  автобусы и поезда,тащат на гору матрасы и корзины с едой, если их душа расширяется, благодаря  толчее и воплям младенцев, и шуму, и дыму костров, и все это во имя первобытного мудреца, чьи слова лишь немногие из них понимают, но в силу его чар все верят, почему я должен заботиться о них?»

“Успокоению этого чувства непосредственной опасности способствовало отсутствие признаков отличия среди людей в общей массе. Они были похожи друг на друга, как буйволы, идущие в пасти крокодилов…”

“Если бы, скажем, один из зрителей на горе Мерон был в красной рубашке или в ковбойской широкополой шляпе, или он выделялся бы своим ростом, или носил пиратскую повязку на глазу, моя душа каким-то образом бы цеплялась за него»

“О катастрофе я узнал только утром, и мой ответ был: “Я говорил вам !”. Это высокомерный ответ со снисходительностью и злорадством.

“Я осуждал себя за “я же вам говорил”, но я также не мог отождествить себя с траурным тоном на четверть октавы ниже,  которым говорили дикторы радио и телевидения, медленным тоном, низким , зарезервированным для сообщений о трагедиях, сязанных с ЦАХАЛ и других тяжелых катастрофах, происходящих только в еврейском мире. Я знал, что сразу же будут слышны голоса выживших, описания из уст тех, кто чуть не погиб, но каким-то чудом был спасен, жалобы на полицейских, которые вели себя так или иначе, что усугубило катастрофу, сообщения о полицейских интригах, Нетаниягу глубоким голосом произнесет фразы, взятые из ящика комода, где хранятся соответствующие слова (Эфраим Кишон). Один из раввинов будет говорить о том, что это боль всех нас и что в таких ситуациях разногласия забываются, потому что снова становится ясно, что мы едины и преданы друг другу. Кто-то скажет “Холокост”. Вскоре журналисты, по заказу редакторов в панике, принесут нам фотографии погибших в сопровождении текстов, рассказывающих о масштабах потери. Все погибшие получат пожертвования, и у некоторых из них окажутся родственники, которые погибли в других бедствиях”.

… “Между тем, я чувствую по поводу этой катастрофы и ее жертв примерно то же, что и по поводу цунами на индонезийском острове. Почти ничего”, – завершает свой блог  Ярон Лондон.

Нет, дело не в “антисемитизме”, о котором так любят кричать русскоязычные блогеры и некоторые политики в социальных сетях. Можно спорить об уместности такого заявления в дни скорби – но об этом уже гневно высказались все от Гафни до Каца. Но то, что Лондон выразил глубоко скрытые ощущения многих в эти дни – правда. И то, что ультраортодоксальный сектор много сделал для того, чтобы мы чувствовали эту разделенность – тоже правда. Если это равнодушие – то это обоюдное равнодушие, что вызывает огромную грусть – не только от самой трагедии, но и от чувства этой разделенности.