Иран - реальный и виртуальный

Иранская угроза - константа нашей политической повестки дня уже в течение долгого времени. Все меняется: наши премьер-министры (ну, это не считая последних семи лет), иранские президенты, главы Белого дома, цены на нефть, климат на Земле, политическая карта Ближнего Востока – только на «иранском фронте» без перемен.

Утром в прошлый четверг израильское радио передало интервью с председателем совета директоров Национального Фонда Израиля («Керен Каемет») Дани Атаром. Речь шла о требованиях правительства передать в его распоряжение дополнительные средства фонда. История эта уже довольно долгая. Пару недель назад сообщалось, что государство хочет получить от Национального Фонда миллиард шекелей на цели повышения пенсий инвалидам. Сейчас речь уже идет, как будто, о 4 млрд. шек., а назначение требуемых средств – дополнительные ассигнования Министерству обороны для противодействия иранской угрозе.

Иранская угроза – константа нашей политической повестки дня уже в течение долгого времени. Все меняется: наши премьер-министры (ну, это не считая последних семи лет), иранские президенты, главы Белого дома, цены на нефть, климат на Земле, политическая карта Ближнего Востока – только на «иранском фронте» без перемен. Эта страна остается постоянным врагом Израиля, «экзистенциальной угрозой» нашему существованию, по крайней мере, согласно официальному дискурсу.

То, что Иран наш соперник и противник – безусловный факт. Ясно, что его ядерные и ракетные амбиции опасны. Но вот что интересно. Ядерная программа этой страны переживала ускорения и замедления (последнее, вполне возможно, и благодаря нашей секретной активности). Почти десять лет Иран находился под жесточайшими санкциями. Дальше последовало соглашение о прекращении (или заморозке) ядерного проекта. Нынче Трамп угрожает пересмотром соглашения и новыми санкциями. Но при всех этих пертурбациях наша армия неизменно требует и добивается увеличения расходов на сдерживание Ирана – то есть, иранская угроза неуклонно растет.

Почему Иран опаснее сейчас, чем, скажем, в 2011 году, когда во главе его стоял экстремист Ахмадинеджад, говоривший языком конфронтации не только с Израилем, но и со всем западным миром, когда его ядерная программа развивалась вовсю? Почему сейчас, когда Асад, и в ту пору бывший союзником Ирана, менее чем когда-либо угрожает Израилю? Почему сейчас, когда у нас, вроде бы, хорошие отношения с Россией – стратегическим партнером Ирана? Говорят, иранцы пребывают сейчас на сирийской территории (правда, не ясно, в каком качестве: солдат регулярной армии? советников? инструкторов?) и координируют свои действия с Хезболлой. А шесть лет назад такого не было?

Да, мы противники. Но вряд ли воинственные декларации и угрозы, которые из года в год слышатся с обеих сторон (да-да, с обеих, потому что и наши министры и депутаты частенько призывают не только к превентивному удару по иранским ядерным объектам, но и к сокрушению «режима аятолл») могут быть конвертированы в реальные военные действия – риски обоюдно слишком велики. Так что говорить о смертельной опасности, пожалуй, избыточно.

Кроме того, противники не обязаны оставаться таковыми на веки вечные. Даже в наших отношениях с палестинцами непримиримая конфронтация сменилась готовностью к сосуществованию – по крайней мере, на словах. А ведь противоречия и раны этого конфликта гораздо глубже и реальнее чем в случае с Ираном. Что бы там ни говорилось, а Иран не призывает к религиозной войне с Израилем. Стало быть, наше противостояние носит политико-идеологический характер. А такого рода проблемы, даже самые сложные, в принципе подлежат урегулированию.

К тому же известно, что в 2003 г. тогдашний иранский президент Хатами неофициально обращался к американцам с предложениями по примирению с Израилем, но Буш-младший по своим соображениям отказался тогда от посредничества. В прессе сообщалось, что и до, и после этого между Израилем и Ираном имели место негласные торговые контакты. Значит, взаимная непримиримость существует больше на словах.

Похоже, мы сами, точнее, наш политический истеблишмент, целенаправленно превращает Иран в жупел. Если бы Ирана не было, Нетаниягу следовало бы его выдумать. Во всяком случае, он, вместе с другими политиками и военными, делает все, чтобы увековечить стереотип «иранской угрозы».

Для чего это нужно? Во-первых, во внешнеполитическом плане разыгрывание этой карты обещает дивиденды. Мы уже давно пытаемся перенести фокус международного внимания с палестинской проблемы на иранскую. Изображая жертву перманентной иранской агрессии, легче добиваться от американской администрации увеличения военной помощи и других бонусов. Кроме того, Нетаниягу по-прежнему питает надежду, на мой взгляд, не очень обоснованную, добиться существенного улучшения отношений с суннитским государствами без продвижения по палестинскому направлению, только за счет негласного кооперирования против общего врага.

Президент Ирана Хасан Рухани в ООН. Фото: Amir Levi, Flash-90

Такого рода мотивы и расчеты, верны они или ошибочны, по крайней мере, рациональны, легитимны в плане государственном политики. Важно, однако, не заиграться, не попасть в плен собственной риторики. Даже если исходить из того, что настоящей войны никто не хочет, всегда остается фактор ошибки, неправильного истолкования намерений противника, избыточной реакции. Поле игры сейчас – Сирия, и усеяно оно множеством мин и ловушек.

Но есть тут и внутриполитические аспекты, гораздо менее почтенные. Иметь на горизонте постоянный образ врага выгодно для манипулирования общественным мнением внутри страны. Мы, получается, все время пребываем в предвоенной ситуации, а на такой «переправе» коней – то есть Нетаниягу и “Ликуд” – не меняют. В обстановке противостояния «смертельной угрозе» легче бороться с политическими оппонентами, легче обвинять несогласных с «генеральной линией» Нетаниягу – Беннета в национальном предательстве. Не случайно нынешнее ужесточение риторики по иранской проблеме совпадает по времени с подготовкой новых законов, «завинчивающих гайки», в частности, закона о перекрытии зарубежного финансирования левых неправительственных организаций. А также – с приближением решений правоохранительной системы по «кейсам» Нетаниягу.

А кроме того, постоянное муссирование иранской угрозы позволяет правительству «теневым образом» (не имею в виду ничего коррупционного) решать некоторые свои проблемы, в частности, финансовые. Последний ультиматум, предъявленный Национальному Фонду Израиля, – возможно, из этого ряда. Конечно, Национальный Фонд – организация мутноватая, за ней тянется шлейф скандалов, и разбираться, кто прав, кто виноват в текущем конфликте (а это – конфликт, поскольку руководство Фонда упирается и не спешит раскошеливаться) я не собираюсь. Но в том, что сказал по радио председатель Фонда Дани Атар, одна мысль кажется бесспорной: он хочет, чтобы ему объяснили, почему вдруг в очередной раз возник дефицит и на что конкретно предназначаются запрашиваемые средства. А этого пока не произошло. И тут уж, объективности ради, замечу, что наша армия, как корпорация, – тоже не самое прозрачное учреждение.

Вероятно, иранские власти сходным образом используют образ «сионистского врага» – для консолидации общества и решения внутриполитических проблем. Но мы-то сейчас говорим о себе. И в заключение – противостоять текущим вызовам конечно нужно, но безгранично расширять и углублять конфронтацию с потенциальным противником – не самая правильная стратегия на перспективу.

*Мнения авторов могут не совпадать с позицией редакции