Черная быль. Никто не помнит?

Припять. Фото: Amort, pixebay

Сегодня нужно пережить день. Бабушка сказала, что никто  ничего не помнит. Ни про Чернобыль. Ни про героев. Сегодня отца уже больше нет. Два месяца как нет. А боль та же. Длиною в тридцать лет.

Я написала этот текст ровно год назад. Сегодня говорить не могу.

«Я долго сомневалась. Но все-таки решила это сделать. Написать. Эгоистично, с болью и гневом. Сегодня день годовщины. Тридцать лет назад, одна ошибка разрушила жизнь. Мою жизнь, жизнь моей семьи и жизнь страны. Хорошо помню этот день. Мы долго не могли выйти с бабушкой из дому. В начале, долго заплетали косы. Потом мне захотелось «кофе» — терпкого и вонючего «Колоса». Было холодно, я завернулась в черную каракулевую шубу, пахнущую псиной и выползла на балкон. Меня удивили облака. Они были золотыми, с серой окантовкой. И все затихло. Даже птицы. На 14 этаже киевской многоэтажки, меня окружал липкий, маслянный воздух. Мне показалось, что я могу почувствовать его кончиками пальцев. Вдруг, внезапно, что-то тяжелое навалилось на грудь. Я уронила чашку и сильно заплакала. Тогда бабушка подхватила меня и бысто увела гулять, «подышать воздухом» в лесу. И мы дышали. Собирали цветные листья, рассматривали зеленые, новорожденные листочки. Пока не пошел желтый дождь. Странный желтый дождь, оставляющий за собой, желтую и желчную пену.

Именно в этот день я потеряла отца и семью. Когда мы вернулись — бабушка получила звонок от отца. Он рассказал о катастрофе и о том, что еще долго не вернется домой. Бабушка постарела за один день на 20 лет. Мы выбросили одежду, постригли коротко волосы, и она больше никогда не вернулась ко мне. Красивая и уже немолодая женщина никогда больше не вышла замуж. Ее взгляд потух, и навсегда в нем поселилась боль. С тех пор она смотрела сквозь меня. Она улыбалась только отражению. Только когда, тень отца проскальзывала в моей улыбке или в жесте. Мы продолжали жить вместе. От телефонного звонка, до телефонного звонка. «Живой?!». «Он живой?!!!».

Отца не было долго. Потом он вернулся. Больной и серый. Он тяжело дышал и перестал разговаривать. Остался на несколько дней. Бабушка вставала каждую ночь. Ей было страшно и стыдно бояться. Поэтому она на цыпочках прокрадывалась к его двери и слушала дыхание. Плакала, когда он задыхался и успокаивалась только тогда, он начинал ровно дышать. Потом мы еще долго лежали вместе, с открытыми глазами переспрашивая друг друга — «дышит? — дышит»; «правда? — правда?!». Когда отец уходил в последний раз, бабушка — бабушка сломалась. Интеллигентная женщина, с чувством достоинства детского врача и психиатра, — выскочила за ним простоволосая, в ночной сорочке и заголосила. Тогда я, пятилетняя девочка, заглянула в лицо уродливому и настоящему горю. И в этот день я потеряла и отца.

С того самого дня он редко возвращался. А когда возвращался, то возвращалась его оболочка — пугающий, согнутый великан с черными глазами. Бабушка плакала, мне кажется, что он тоже. Я ничего не понимала и терялась в маленькой трехкомнатной квартире. Мне пришлось придумать свой собственный мир. Получив разрешение на переезд в комнату отца, я научилась читать. В моих фантазиях мы читали вместе. Вместе пошли в школу. Мой вкус формировался книгами, стоящими на его полках. Я до сих пор помню их запах. Помню, как плакала над чайными кружками, запачкавшими страницы. Это он пил чай и когда-то читал. С тех самых пор я одинока. И одиночество мой дом.

Я очень рано и неудачно вышла замуж. Привет, Фрейду. Мой муж был почти великаном. С большими, черными, пустыми глазами. Мы почти не общались с отцом. С бабушкой чаще. Но всегда, с «позвони отцу». Я звонила. Только перед этим долго злилась. Или плакала. Или и то, и другое. Мы слишком похожи, чтобы плакать вместе.

Лет 12 назад я повзрослела, развелась и даже смогла прийти на его день рождения. В доме сидели хмельные, веселые, счастливые и тяжело больные люди. «Коллеги». «Коллега» подхватила меня. Расцеловала влажным, добросердечным поцелуем и радостно сообщила — «Выпьем с нами?! А то, вдруг, в следующий год не успеем?». Отец молчал, а девицы рассказывали. Как он «бросал семью» и спасал их жизни. Как отбирал накопители у мальчиков и девочек. Как получал дозу облучения за них. Я слушала затаив дыхание, и меня душили слезы. Простите меня. Мне стыдно. Но тогда мне хотелось, чтобы он не делал этого. Мне хотелось, чтобы все эти девочки и мальчики, взялись за руки и вошли в этот ад вместо него. Почему он? Почему я? Почему моя семья?….. Вырвавшись из объятий Чернобыльских коллег, после нескольких бокалов вина, я позвонила в первый университет, который пришел на ум и спросила куда подать документы:

-Хочу быть психологом!

-Все хотят. почему именно вы?

-Хочу помогать людям!

-Все хотят. Нам такие не нужны.

-Тогда, тогда хочу помочь себе. Я знаю, что такое боль. и знаю, что такое выжить.

Меня приняли без экзаменов.

Пять лет назад, мы начали общаться с отцом. Через океаны, и миллионы проводов. Сейчас я могу смотреть ему в глаза. А он в мои. Мы можем говорить о страхе, боли и смерти.

Сегодня, я понимаю его. Глядя на свою дочь, осознаю, что сделала бы то же самое. Я бы смогла переступить через свою жизнь, и через жизнь своих близких, если бы верила, что смогу спасити ее. И других. Да, самопожертвование — верх эгоизма. Но именно оно, делает нас людьми.

Папа, спасибо тебе. Спасибо, что ты ушел и оставил меня одну. Я выжила. Я молюсь за тебя. Эгоистично молюсь и прошу, проживи хоть еще немного. За эти пять лет, я не успела тебе еще рассказать о себе».

Авторский блог на ФБ 

Посты блогеров размещаются на сайте РеЛевант без изменений стилистики и орфографии первоисточника. Исключения составляют нецензурные выражения, заменяемые звездочками. Мнения блогеров могут не совпадать с позицией редакции