Светлана Алексиевич: «Сохранить человека в себе»

Алексиевич в Тель-Авиве. Фото: Давид Эйдельман

В Тель-Авиве нобелевский лауреат 2015 года писатель Светлана Алексиевич прочитала свою первую после нобелевской речь. И посвятила она ее «темной стороне искусства». То, что ее книги – истинное искусство, знают все, кто их читал. А для меня особенно важно и то, что нобелевский комитет оценил и признал всю значимость документальной прозы.

Когда Светлана Алексиевич получила Нобелевскую премию по литературе «за ее многоголосное творчество – памятник страданию и мужеству в наше время», встав в один ряд с Пастернаком, Бродским и другими  гениями русской словесности, российская общественность всполошилась. Во-первых, выяснилось, что читали ее книги, знаменитые на Западе и переведенные на 47 языков, – единицы, но мнение по этому поводу имели все. И началась привычная советскому и постсоветскому человеку травля. Не будем цитировать, но, поверьте, ей досталось не меньше, чем Пастернаку, только вот сделать с ней ничего не могли – Алексиевич живет сейчас в Белоруссии, куда вернулась после 10 лет жизни на Западе. Она чувствует, что не может уже находиться так далеко от своих героев.

Нобелевский комитет обвинили в тенденциозности (это я литературным русским языком перевожу то, что «Да, это им Обама позвонил и приказал»). Позиция Алексиевич всем известна, а пишет она в жанре документальной прозы, за что и можно попенять комитету – мол, это и не литература вовсе. Да и вообще, как заметила Светлана Алексиевич, «в России не любят людей, получающих нобелевские премии, ну, кроме Шолохова, конечно. Я родилась на Украине, поэтому меня назвали бендеровкой и русофобкой».

И хотя в родной Белоруссии, где она выросла в семье сельских учителей, ее приняли с почетом, все же первую свою программную речь после знаменитой «нобелевки» писатель произнесла в Тель–Авиве. Она много говорила о том, почему избранный ею жанр (а учителем своим она называет Алеся Адамовича) так важен и нужен: «Мое детство прошло в деревне. Я много говорила с женщинами-вдовами, тогда прошло всего лишь 10-15 лет после войны, и люди все время говорили о смерти. Они вспоминали о любви, а о своих мужьях и сыновьях говорили так, как будто те все еще присутствовали в этой жизни. В книгах правды не было…» Эта многоголосица, рассказы реальных людей стали той «правдой», которую так важно было донести. И она думала о том, как зазвучат женские голоса в книге.

Она увидела, что жизнь сама по себе и человеческое страдание – художественно. И это становится формой передачи информации от одной души к другой.  «Вот женщина рассказывает о страшном убийстве партизан. Ее мучает мысль: «Как они творили это при лошадях. Ведь они смотрели…»

Конечно, она начала с войны. И это понятно. «Война – форма существования русского общества. Оно или на войне, или готовится к войне». И появилась эта книга «У войны не женское лицо», сотканная из тысячи голосов, где мы узнали то, о чем не писали в романах, о чем старались забыть ветераны – о том, каким страшным было положении женщин на войне, какими они становились после…. Потом вышли книги, посвященные Чернобыльской катастрофе, войне в Афганистане, временам 90-х… Все эти 30 лет Светлана Алексиевич с упорством, трудолюбием и талантом по крупицам создавала свою картину ­– сохраняя правду о «красном человеке» и пытаясь ответить на вопросы: « Зачем все это? Зачем мы плачем, страдаем, умираем?»  Правда выплывала не сразу, после трескучих фраз, когда возникало доверие и можно было говорить с этими людьми на языке души. Да, герои и героини иногда не принимали ее книги, они хотели того самого пафоса, от которого автор их освобождала в процессе беседы.

Каких героев она ищет? «Я ищу человека потрясенного, который находит в себе силы выскочить из потока. Его несет, но он пытается это объяснить». Одну книгу она может писать десятилетие, нащупывая таинственный мир, который стоит за тем или иным событием, в которое оказываются вовлечены тысячи людей: будь то странный мир чернобыльского Апокалипсиса или исторического слома 90-х. И находя эту тайну в самых простых словах, например, в словах военных, обращенных к молодой жене облученного мужа: « Он уже не ваш муж, он объект дезактивации».

Она много говорит о войне, считая наше время – варварским. Для нее стало потрясением отношение во время войны к евреям в Белоруссии, она описала страшные картины того, как жизнь еврейского ребенка становилась равна мешку с мукой. Невозможно забыть рассказ о еврейской девочке Розочке, использованной и погубленной партизанами. « Я знала, что погибло много евреев, но не думала, что за этим стоит столько предательства»…

Ее взгляд – взгляд художника и наблюдателя, но взгляд сочувствующий и понимающий.

Она не считает себя «собирателем ужасов», не хочет поразить этим читателя – она ищет проявления человеческого духа, когда человек все равно остается человеком. В чем-то идет вслед за Василем Быковым, вот только никакого вымысла – ­всюду голая и часто неприглядная правда. И да, она считает, что мы познаем мир через зло. Оно изощреннее, отшлифованнее добра. «Но вокруг себя нужно делать «круг чистой воды». Правда есть.

Многие годы она задавала себе вопрос: « Почему тонны человеческих страданий не конвертируются в свободу?» И пытается ответить на эти вопросы, глядя на Белоруссию, Украину и Россию. Теперь она также открыла для себя Израиль. Став свидетелем «войны детей» в Израиле, она невольно сравнивает ее с белорусской историей  и пытается как художник понять палача и жертву. И осознать, как люди живут в Израиле, как сохраняют равновесие в этой атмосфере страха?  Эта тема – главная в мире сегодня, считает Алексиевич. Микроб ненависти распространяется.

Она устала. Видно, что запас прочности иссякает и у такого сильного человека. На постсоветском пространстве она вновь слышит споры о великой стране, о войне, видит боль и слезы. Где те люди, которые сносили памятник Дзержинского? Как они могли стать другими? Почему, обворованные и обманутые, они не смогли стать свободными? А ей казалось, что она все сказала о цивилизации слез и страданий. Но ничего не кончается. И самое страшное: «Даже ад можно обжить. Это вначале – потрясение, а потом – обреченность».

«Как сохранить в себе человека?» – спросили у нее. И она отвечала: «Надо бороться с идеями, а не убивать людей. Когда миллион ваших воль поддается какому-то безумию, важно, чтобы вы сохранили себя, свою волю. Не поддаваться».

А писать теперь она собирается о любви и старости. Потому что «два раза в жизни человек как бы поднимается на цыпочки: когда говорит о любви и смерти». Может быть, это сейчас самое важное – попытаться встать на цыпочки?