Правые и левые в изменяющемся мире

 Давид Эйдельман

С момента начала арабских революций русская блогосфера и социальные сети негодуют: с какой стати эти арабы вообще захотели чего-то менять? Почему бы им было не остаться под властью прежних диктаторов?

Когда Зин эль-Абидин Бен Али бежал из Туниса, то было впечатление, что в русскоязычной блогосфере каждый второй тунисовед, способный дать единственно верное объяснение того какую ошибку сделали в этой североафриканской стране, от какого счастья они отказались.

«Неблагодарный сброд» – написала коммент в Фейсбуке не очень умная жена одного русскоязычного члена Кнессета, узнав, что египтяне судят свергнутого Мубарака.

А уж горестный хор, прежде звучавший в защиту Каддафи, а теперь Асада – может соревноваться с величием древнегреческих козлиных песен.

Есть нечто глубоко антиисторичное в рассуждении многих представителей русскоязычной блогосферы об апартеиде, колониализме, расовой дискриминации и её устранении.

Допустим, что все произносимое о ЮАР нашими блогерами о том, как хорошо всем, включая черных, было при апартеиде, как плохо, всем, включая черных, стало после его отмены. Но политика расовой сегрегации в Южно-Африканской Республике не могла продолжаться вечно. Апартеид в ЮАР был исторически обречен. Вариативны были только способы выхода из апартеида.

Вероятно, главным глобальным отличием правых от левых является взгляд на изменяемость или неизменяемость мира. И если присмотреться, то многие наши споры – именно об этом.

Есть перемены, которые должны произойти. Западные державы, например, в любом случае должны были уйти из африканских колоний. И не потому, что была “борьба за освобождение колоний”, о которой нам столько говорили в советской школе. Европейские колониальные империи не столько распались, сколько были попросту распущены их бывшими владыками за ненадобностью. Потому что время пришло.

«Каменный век завершился не потому, что кончились камни. А потому что кончился век» – любит говорить наш президент Шимон Перес.

Как то порой не очень удобно объяснять взрослым людям, что есть такая вещь как ход истории и, например, рабство в США должно было быть отменено… Все равно должно было. Даже если в гражданской войне Севера и Юга вам, благодаря сентиментальным картинам типа «Унесенные ветром» более симпатичны южные конфедераты, а еще Вы много чего слышали о негритянской преступности.

И чего их так колбасит? – спрашивает обыватель, глядя на арабские страны. Но когда социумы перерастают собственное государственное устройство, изменения неизбежны.

Правый мудр мудростью царя Соломона, который утверждал: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».

Левый же уверен, что мир меняется. Причем меняется поступательно и неуклонно, хотя возможны реакции, отливы и прочее. Но если мир и делает шаг назад, то только затем, чтобы шагнуть два шага вперед.

Дальше возможны темы и вариации – как в джазе. По разным темам возможны разные варианты.

Есть левые, которые верят в возможность большого скачка вперед, перепрыгивая через ступени.

Есть правые, которые не консерваторы, а реакционеры, уверенные, что можно волевым усилием задвинуть назад.

Волевым скачком не получается ни сильно вперед, ни далеко назад.

Получается вбок, на обочину, в маргиналию.

Владимир Маяковский

«Клячу истории загоним. Левой! Левой! Левой!» – писал поэт революции.

Но на загнанной кляче далеко не уедешь. Как и на одной левой.

Все тоталитаризмы двадцатого века были прыжками в бок. И левые и правые. Этим и вызвана их зловонная маргинальность. Этим они и похожи друг на друга.

Опять-таки понимание, что в мире происходят постоянные глобальные изменения – оно не равнозначно вере в то, что будущее светло и прекрасно, а человечество ожидает Век Золотой.

Поэтому иногда наиболее рьяные правые получаются из бывших левых, которые испугались прочувствованных тенденций.

Эдмунд Бёрк

Основатель политического консерватизма Эдмунд Бёрк вышел из английских либералов. И только Великая Французская революция, которой он первым из либералов ужаснулся еще в самом начале, положила конец долгой дружбе Бёрка с вождём либералов Чарльзом Фоксом.

Другой пример левых, которые ужаснулись и стали правыми – американские неоконы. Основоположники этого течения начинали как троцкисты.

А наиболее дельные реформаторы получаются из бывших убежденных консерваторов, которые смирились с необходимостью перемен.

ХХ век был тяжелейшим испытанием для консерваторов. Это был век изменений и потрясений, а история великих консерваторов – это история их потерь.

Величайшие консерваторы запомнились нам именно тем, что они решили пожертвовать.

Величайшим лидерам консерватор пришлось отдавать то, что они искренне пытались сохранить. Это трагедия Черчилля, де Голля, Бегина и т.д.

Посему так трагичны их образы. А ведь именно их консерватизм оставил образцами на будущее.

Чем отличается цивилизованный консерватор от консервативного быдляка?!

Первый, глядя на прогресс, движение истории, ход времени говорит: «Вот это я хочу оградить, сохранить, пронести с собой, продвигаясь вперед». Второй ворчит, бурчит или кричит: «Достало!» (или что-то похожее). Вот и вся разница…

Те, кто дуются на все новое и боятся хоть что-нибудь изменять, рискуют потерять всё. В восьмидесятых у белых в Африке были все возможности поделить страну между собой и чернокожим населением. Размежеваться. Создать меньшую по площади, но расово гомогенную страну, с незначительным цивилизованным лояльным черным меньшинством, которое было бы уравнено в гражданских правах. Но многим в ЮАР тогда казалось, что Апартеид может продолжаться вечно…

Сегодня желание отделиться и замкнуться на суверенной территории – это может быть пределом мечтаний белого населения.

Вполне возможно, что длительная политика застоя и избегания всяческих решений в отношении израильско-палестинской проблемы — в результате приведет к тому, что те из нас, кто выживет, через пару десятилетия будут говорить, что ведь у нас же была возможность отделиться и сохранить еврейское государство…

В истории изменения происходят, поскольку содержание картины иногда перерастает её рамки. Когда суть не соответствует этикетке. Когда производственные силы находятся в противоречии с производственными отношениями. Когда рынок не соответствует регуляции. Когда страна перерастает собственное государственное устройство. И еще по очень многим объективным причинам.

Но постсоветский обыватель глядит на это как на абсолютный произвол…