Хеврон

Максим Рейдер

Хеврон невероятно, фантастически красив.

Недавно я побывал в Хевроне, впервые за годы жизни в Израиле, и хотя я влюбился в этот город, я едва ли туда вернусь.

Дома из песчаника цвета охры, окна-арки, зеленые металлические навесы, массивный каменный параллелепипед Пещеры Праотцев на холме, и надо всем – насыщенное, глубоко синее средиземноморское небо.

Насладиться красотой Хеврона помогает еще и то, что он пуст. Это скорее не город, а музей древностей под открытым небом, где роль  недремлющих старушек исполняют натыканные на каждом углу солдаты с рациями. Лица одних изображают невеселую готовность быстро и правильно отреагировать в случае любого развития событий, в то время как на других блуждает недоуменная улыбка: “Куда меня занесло? Что я тут делаю?”

Можно сравнить Хеврон и с театром или съемочной площадкой: пустота и контрастное освещение делают дома похожими на декорации; ощущение того, что ты живешь в иной реальности, не покидает тебя, до такой степени те редкие люди, которых ты встречешь, непохожи на твое каждодневное окружение.

Немногочисленные арабы, оставшиеся жить в “стерильной зоне” (армейская формулировка, исторический центр города) смотрят сквозь тебя, если только они не продавцы сувениров. По центральной улице изредка проносится армейский джип; отряд солдат обгоняет тощего долговязого американца в белой рубашке и кипе, который катит перед собой круглую крышку стола. Пара палестинцев на балконе молча взирает через стальную сетку – она защищает от камней, которые бросают поселенцы – вниз, на поднимающихся по улице патрульных солдат. Возле каждой двери – надпись на иврите: “Проверка на выходе”. По улице почти строем, почти маршируют крепкие подростки в вязаных кипах – завтрашние хозяева жизни. В дверях ешивы молча стоит религиозный мужчина. Между старыми каменными зданиями вклинилась уродливая стена, сложенная из серых бетонных плит, наверху, в будке – часовой. Это армейский компаунд, где вместе с солдатами живут шесть еврейских семей. Защищенное детство.

Красота Хеврона – красота умирания, распада. Разбитые окна покинутых домов, рыжие разводы ржавчины на покореженных зеленых навесах, десятки магазинов на некогда оживленной торговой улице наглухо закрыты.

Я побывал в Хевроне дважды, оба раза – в составе патриотических групп, разве что патриотизм в них понимают по-разному. Настоятельно рекомендую повторить мой опыт, именно в этом порядке, и увидеть обе стороны монеты. Впечатления от обеих поездок смешались, их трудно разделить, ибо невозможно дать однозначный ответ на вопрос “Что есть Хеврон”, который устроил бы общество в целом. И потому трудно описать эти поездки.

Первой была группа Эйнат Кляйн – талантливой и превосходно образованной молодой женщины, журналиста, великолепного фотографа, для которой путешествия – страсть и образ жизни: она основатель туристической компании Travellab. Различие политических взглядов не мешает мне уважать Эйнат. Эйнат показала нам еврейский Хеврон во всей его красоте и драме, и невысказанным девизом группы было “Родина всегда права”.

Вторую группу вела Таль из организации “Шоврим штика” – “Нарушить молчание”. Девиз организации солдат, служивших на территориях: “Родина обязана знать, что делают ее дети там, куда она их направила”. Таль служила в  Хевроне.

Человек я глубоко неверующий, к чему пришел в результате многолетних религиозных исканий, так что для меня камни Хеврона значат ровно столько же, сколько и камни Назарета. Первая поездка в Хеврон оставляет ощущение веселого абсурда, вторая – отторжения, стыда, ужаса перед человеческим фанатизмом.

Залы Пещеры Праотцев поражают своими масштабами и великолепием.

Арабское и еврейское сплетены в Хевроне намертво. Пещера Праотцев, с ее усыпальницами в равной степени священна для евреев и арабов. Истовая еврейская молитва – у стены или в самом храме – проходит под усиленное во сто крат, проникающее в душу и парализующее своим неблагозвучием  пение муэдзина. Верующие остаются людьми, со всеми их слабостями – кто-то приникает к стене саркофага и отдается святости момента, а кто-то, не прекращая раскачиваться, извлекает из-под талита айфон и снимает широкую панораму храма, которая включает и солдат, конечно. По репортерской привычке фотографирую в упор женщин, взволнованно зажигающих свечи, и думаю, что растерзают – но нет, просят прислать карточки по мейлу.

Рослый старец протягивает мне отпечатанное на хорошей бумаге благословение. “Как тебя зовут?” – “Максим.” – “Странное имя. Ты араб?” – “Да.” – “Тогда верни.” – “Почему? Араб – не человек?” – “Нет, почему же? Просто это – святое.”

У подножия храма раскинулся целый палаточный городок: праздник, и верующие съехались со всей страны. Какая радостная атмосфера принадлежности и единения. И как легко ей увлечься.

Таль из организации “Нарушить молчание” служила в Хевроне 10 лет назад. Переходя от дома к дому, она рассказывает о рутине службы. Хеврон поделен на три района – основная часть арабского населения живет под властью Палестинской администрации. Под израильской властью находится историческя часть города и еврейское поселение внутри него, а также часть арабского населения – несколько десятков тысяч, присутствие евреев для которых делает жизнь почти невозможной – блокировка дорог, отключение воды и электричества и тп. Напомним: в Хевроне – 180 тысяч арабов, 850 еврейских поселенцев и 650 солдат, не считая полиции.

“С точки зрения обеспечения безопасности поселенцев все, что делает армия в Хевроне – совершенно обосновано, – говорит Таль. – Сколько раз машины скорой помощи подвозили террористов, сколько раз в “животе беременной женщины” проносили взрывчатку. Это – реальность.  Но просто палестинцы не считаются людьми.”

 Она вспоминает:

“Я отправилась в Хеврон защищать родину. Когда после месяца в Хевроне меня впервые отпустили домой, собралась вся семья и я с гордостью рассказала, как посадила молодую арабку “подсушиться на солнце”, как у нас говорят. При проверке у нее не оказалось при себе документов, и хотя я знала и ее, и всю ее семью, я арестовала ее, просто чтобы она знала, кто тут хозяин. Мои родные были в потрясены и попросили меня больше никогда не рассказывать о том, что я делаю в армии”.

“Подсушиться” –  чепуха в сравнении со свидетельствами демобилизованных солдат, которые можно прочитать в сборнике “Нарушить молчание”.

“…Три арабских подростка не захотели пройти через магнитные ворота, сказали, что боятся. Офицер схватил одного из них, прижал к стене, придушил и потом начал отвешивать ему тяжелые оплеухи. Мальчику было лет 14, а то и меньше. Он страшно орал. Это продолжалось минут 10. Из соседних улиц вышли соседи-арабы, они молча смотрели на происходящее. Я сидел в джипе как парализованный,” – вспоминает солдат, – “и думал: я три года ждал, что это может произойти, и вот это происходит на моих глазах и я ничего не делаю. Наконец офицер со словами “Никуда не ходи” бросает мальчишку, садится в джип и мы уезжаем.”

***

Тем, кто гордится поселенцами, видит в них героев, сохраняющих еврейское наследие и самим фактом своего присутствия на территориях оберегающих Тель-Авив, предлагаю ответить на несколько вопросов:

В какой роли они хотели бы увидеть своих детей:

Палестинского подростка

Солдата в джипе

Офицера

Соседей-арабов

Как сложится жизнь арабского подростка, достоинство которого было растоптано? Будет ли он мечтать о мире с евреями или станет террористом-самоубийцей, станут ли террористами соседи, наблюдавшие за расправой? Сколько жителей Тель-Авива и других городов погибнет в результате возможных терактов? Какое влияние на будущее солдата окажет перенесенная им психологическая травма?

Являются ли поселенцы, во имя безопасности которых совершаются подобные действия, и ради которых солдаты рискуют жизнью, хранителями еврейских ценностей? Быть может, они нагло похитили название бренда “Еврейские ценности” и подменили духовность – языческим поклонением мертвым камням, которые да, являются частью нашей истории? И теперь держат израильское общество в заложниках своих бредовых идей.

Здорово, если бы религиозные евреи могли в безопасности жить и молиться в Хевроне.  Увы, это не так. В коллективной памяти хранятся воспоминания о чудовищном по своей жестокости погроме 1929 года, когда соседи-арабы резали, пытали и насиловали своих соседей-евреев из тишайшей набожной общины. Тогда евреи покинули Хеврон и возвратились лишь в 1967.  Сегодняшний Хеврон видится мне нарывом ненависти. Власть разлагает, о чем говорит вполне невинный пример Таль.  Но не у всех достает зрелости и мужества осознать свое – навязанное ему или ей прошлое – и сделать свидетельство, подобно Таль. Тем более, что общество предпочитает не знать. 

Да только эта страусиная позиция едва ли может кого-то спасти.  Ведь солдаты, прошедшие школу Хеврона, возвращаются в гражданскую жизнь.  Они среди нас, и они – такие же жертвы системы, как и оккупированные палестинцы.

 Говорят, что после бойни, которую устроил в Пещере Праотцев Барух Гольдштейн, отправивший на тот свет 29 молившихся арабов, правительство могло достигнуть согласия в израильском обществе и удалить поселенцев из Хеврона. Но у Рабина не хватило на это смелости.

Как жаль.

фотографии – Максим Рейдер