Суд - хорошо, но мало

фото – Г.Франкович

Аркадий Мазин

Когда-то юридический советник правительства Йегуда Вайнштейн решил не передавать в суд дело против авторов книги «Торат а-мелех». Прогрессивная общественность призвала на подмогу БАГАЦ, и вот на прошлой неделе наша верховная судебная инстанция потребовала от Вайнштейна аргументировать это решение.

В книге «Торат а-мелех», напомню, обсуждались  галахические тонкости убийства гоев. При каких обстоятельствах можно убивать, когда и почему нельзя. Какое наказание ждет еврея, убившего гоя (подскажу: не смертная казнь). Насколько душа еврея ценнее души гоя, а зародыш еврея — чем взрослый гой. Что касается ценности жизни гоя, посмевшего не повиноваться евреям, то она совсем мизерная — видимо, где-то на уровне кошки. «Разрешается убийство младенцев из семьи вражеского царя, поскольку этим мы причиняем ему боль и склоняем к прекращению борьбы против нас». «Разрешается убийство детей, если велика вероятность того, что они вырастут нашими врагами» (ХАМАС подпишется под каждым словом). Причем детям от этого, оказывается, даже лучше – «иначе они вырастут злодеями, и нам все равно придется их убить». В общем, ко мне как к гою (мама национальностью не вышла) все это имеет самое прямое отношение; читал я с интересом и вам советую — еще несколько аппетитных цитат можно найти здесь.

Вник я и в решение юридического советника Йегуды Вайнштейна не передавать в суд уголовное дело против раввинов-авторов книги и раввинов, санкционировавших ее написание (среди последних — получающий зарплату от государства главный раввин Хеврона Дов Лиор). И, при всей моей нелюбви к Вайнштейну, я не уверен, что он целиком и полностью неправ. Закон требует, чтобы было доказано намерение обвиняемого разжечь межнациональную рознь. По мнению Вайнштейна, подобное намерение доказано не было. Такая уж дура у нас лекс — во всех смыслах. Очевидно, любой может сказать: «Я не хотел» – и уйти от наказания. Впрочем, БАГАЦ еще не сказал последнее слово.

Тем не менее, эта история заставила меня задуматься. И правда: разве раввины разжигали сознательно? Они ведь просто вдумчиво обсуждали тонкости еврейской веры — такой, какая она есть. В решении Вайнштейна чувствуется даже некий запашок гражданской смелости — обманчивый, конечно. Юридический советник словно говорит нам: «Я мог бы сделать вид, что виноваты конкретные люди, что речь идет о единичном случае, о самодеятельности, и вывести из-под удара истинную виновницу — религию. Но не буду».

Суд над двумя с половиной раввинами среднего ранга может показать, что общество не одобряет некоторые закидоны религии. Но заставил ли он религию отказаться от экстремизма, стать гуманнее и современнее? Суд, возможно, необходимая мера защиты общества — но достаточная ли в данном случае?

В своем решении Вайнштейн пишет, что осуждение книги — дело общества, а не суда. В этом есть доля правды: я убежден, что не все идеологические и ценностные коллизии в обществе можно разрешить ограничением свободы слова. Мне нравится теория Ричарда Докинса об эволюции мыслей и ее эволюционных единицах-мемах. Сильную мысль (а религиозная мысль сильна и живуча) не задушишь запретами. Ее может побороть лишь более сильная мысль. Одна из проблем с запретом «неправильных» мыслей заключается в том, что запрещенные идеи невозможно победить в честной схватке — ведь их нельзя высказывать! И тогда идеи начинают расползаться по грязным углам, проникать, не встречая сопротивления, в не самые светлые мозги, нашептывать, что их гнобят не за вредность, а за верность.

Почему я думаю, что убеждением можно достигнуть большего, нежели судом? Потому что это подтверждается всей человеческой историей. Поскольку религия не выдерживает поверки логикой, запрет инакомыслия всегда был именно ее излюбленным оружием (предупреждая возражения, скажу, что гонения на церковь в советские времена я считаю столкновением двух религий). И, наоборот, люди гуманизма и науки, поначалу пребывая в меньшинстве, медленно, но верно отвоевывали у религии позиции — только и исключительно убеждением. В результате христианская религия, подвергавшаяся этому воздействию дольше всего, стала вполне вегетарианской. Нынешнее западное общество доказывает возможность подобных перемен самим своим существованием.

В Израиле же религия все еще находится под защитой национального сантимента. Согласитесь: в отличие от израильтянина, француз не думает, что без христианства не было бы его страны и его народа. Многим этот сантимент мешает открыто высказываться против религии, возмущаться дикостью, в штыки встречать каждое мракобесное и расистское высказывание, писать вдохновенные антирелигиозные памфлеты, резать правду-матку в интернет-дискуссиях. Максимум, мы можем осудить харедим за тунеядство.

Мысль о том, что религию зачем-то нужно уважать, въелась в нас слишком глубоко. Я знаю, сам когда-то уважал. А теперь вернитесь ко второму абзацу — и еще раз почитайте, что именно нам предлагается уважать. Эта зараза живет рядом с нами, в нашем обществе, в XXI веке, она распространяется (пусть даже чисто демографическим путем), почти не встречая сопротивления. Не уверен, что суд, даже если он состоится, остановит ее, если не вмешаемся мы с вами.