Страсти по брату

рынок в Маалот-Таршихе
фото – Г.Франкович

Светлана Глаз

Написать о том, что волнует в отношениях евреев и арабов, и как найти хоть маленькое, дающее надежду на улучшение этих отношений, отверстие в замкнутом круге, сотканном из тысячелетних претензий, упрёков, войн, террора, интифад, сложно. Мне сложно  вдвойне: страна рождения у меня другая и  вероисповедание не относится ни к одной из двух конфессий. Живу в Израиле 22 года, в городе смешанном, где есть  евреи, арабы и выходцы из бывших стран СНГ. Полный комплект традиций, народных ассимилированных устоев, культур, кухонь и… перечислять можно до бесконечности. За все эти годы в моём городе не произошло ни одного, тьфу-тьфу, столь серьёзного инцидента на этнической или религиозной почве. И слава Б-гу! Однако, в стране нашей, святой и многострадальной, то там, то тут происходят события, ухудшающие ее положение, приводящие к гибели людей, что возводит ненависть двух народов друг к другу в высшую степень.  Все эти годы задаюсь вопросом: почему так происходит, и возможен ли мир между нашими народами? 

Первым ударом для меня стало 8 июля 1993 года, когда по дороге домой  в поселение Текоа был убит израильский художник Мордехай Липкин. Он был таким же репатриантом, как и мы, молодым, красивым человеком,  талантливым художником, отцом четверых сыновей. А мечтал о 12 –  по численности еврейских колен. Но арабская пуля  прервала его жизнь: картина так и осталась недорисованной, сыновья выросли, притупилась – знаю, теряла близких –  чуть-чуть боль… Но когда я вижу эту маленькую, хрупкую, седую женщину, всегда спешащую и, как мне кажется, с кем-то беседующую, наверное с Мордехаем, наверняка с Мордехаем, думаю: 20 лет без сына, одной изо дня в день вставать и ложиться, делиться горем и … да уж, какая там радость, в старушечьем сердце, с портретом сына? А он такой молодой и глаза синие-синие. Софья Григорьевна Липкин живет по соседству со мной,  и каждый раз, когда её вижу, думаю о  матери того другого сына, который взял в руки оружие? И многих других… тогда в 93-м пошла череда убийств. С сентября по декабрь 11 нападений и 12 погибших.  Уже было Осло.

 Август месяц жаркий, сухой. Без надобности и на улицу не хочется выходить: в доме кондиционер, запах кофе, тишина за окнами… Её нарушает ежедневные призывы арабов сдавать старые вещи. Мы привыкли к ним и почти не обращаем на них внимания. Но однажды, взглянув в окно, увидела как араб лет 45-50 присел на скамейку под деревом и посмотрел на пустую бутылку из под воды. Повертел её в руках, посмотрел по сторонам. “Хочешь пить?” – спросила из окна. Он поднял голову и сказал: можно из под крана. Я достала из холодильника бутылку минеральной и отрезала кусок домашнего пирога. Он: зачем из холодильника? Можно было обычной. Я пью из крана. Я: пей эту, жарко. Он выпил больше чем полбутылки и сказал: спасибо, ты хорошая. Не надо пирог, у тебя, наверное, много детей, им надо кушать. Я: а у тебя сколько детей? Он: 13, а всего в семье 19 человек, я один работаю. Но часто нет и этой работы. Когда что-то случается, Израиль, закрывает дорогу,  и тогда нет работы.  Спасибо за воду. Мне надо идти.  Пирог он съел, я ему дала ещё бутылку воды. Через дня три-четыре услышала за окном, как кто-то зовёт: гевэрэт, гевэрэт!  Выглядываю. Араб. Спрашиваю: хочешь пить? Нет, покачал головой. Хочу, чтобы ты спустилась. Спустилась. Он протягивает свёрток: не бойся, это тебе. Разворачиваю: арабский кофе и сладости. В подвале стояла вполне приличная стиральная машина. Я отдала ему, он попытался заплатить мне 50 шекелей. Мы виделись ещё несколько раз, пили кофе, говорили. Ни слова о политике. Сейчас написала и вспомнились стихи:

 Раби Нахман из Брацлава

Знаешь ли,

Что у каждого пастуха

Есть особый, его лишь

Мотив.

Знаешь ли,

Что у каждой из трав

Мелодия есть,

Она лишь её,

Лишь её…

И вот из песен этих трав

Создаётся напев

Пастуха…

Почти на границе Израиля, там, где так называемый Латрунский палец, указывающий на зелёную черту, за которой вроде как и не Израиль, но такая привычная дорога на Иерусалим, есть любимый мною уголок: деревня Неве Шалом. Впервые я была там на празднике 35-летия городка. Известно, что его построили как эксперимент для евреев, христиан и мусульман. Вместе ходят в детские сады, сидят за одной партой, празднуют все праздники, держат маленькие местные бизнесы.  Радуются успехам соседей, приходят помочь, если случается горе. И так многие годы.  Во дворах нет заборов и можно зайти поговорить с хозяевами, попросить воды. Они охотно идут на контакт.  Есть и другие примеры такого единения евреев и мусульман: например Маалот-Таршиха. Мэр этих города рассказывал мне, что от таких соседей никуда не деться, так распорядилась история, а враг под боком – это плохо. И объединил два города, распределив каждому свои обязанности. Исполняют, живут и на чай ходят друг к другу.

Живущие в Израиле, знают всю историю. Лучше меня. И каждый имеет свои мысли и возможные пути решения проблемы мира между двумя народами. Сколько людей – столько и мнений, не считая мнений политиков, которые приходят  со своим мнением и с ним же  уходят с политической арены: кто с Нобелевской премией мира в вечность, кто в тюрьму, а кто мечется между скамьёй подсудимых и высокой должностью. Да мнений много – от радикальных (страна только для евреев) до умеренных (два государства для двух народов с разделительным забором за миллионы долларов,  на которые можно было построить сотни метров дешёвого жилья или увеличить пенсии старикам).  А проблемы остаются. Когда освобождали Шалита телеканал показал, как общались мило и тепло, хлопая друг друга по плечу,  два генерала разведок израильской и египетской. И руки жали, и улыбались. Давно знакомы? А может от того, что каждый остался в выигрыше? Израильского солдата освободили после такого длительного плена, в дом сын вернулся, не важно, что в плен почти сам сдался, родителям радость. О семьях, дети которых никогда не вернутся, в праздник не говорили. И египетский генерал доволен: 1200 террористов вышли на свободу. Победа. А вот недавно двух солдат убили. На Палестинской территории.

 Мысли. Они ведь в голову приходят, когда сами хотят. Как в детской загадке, что самое быстрое в мире? Вот и прыгают мои мысли, мои скакуны, с футбольного поля в далёком 94-м, когда сыну пробил голову камень, брошенный арабским мальчиком (шрам остался, сын любит повторять, что шрамы украшают мужчину, правда, думаю, что он имеет в виду не этот, а совсем другие шрамы, полученные при патрулировании Старого Иерусалима в 2000-2003 годах) в маленькую арабскую лавку золотых украшений в каком-то нижнем ярусе Старого Иерусалима. Мы с мужем шли – шли, как будто всё прямо и прямо, а оказались на улочке, где все женщины в парандже, и лица другие, и глаза злые. И страх взял и я в ужасе сказала: где мы, что нам делать? И почему -то на иврите я это сказала. И в этот момент  услышала рядом  русскую речь: не говорите на иврите. Я вас выведу, но впредь, будьте осторожней. Араб. Высокий, здоровый, одет в европейские одежды. Мы шли какими-то улочками минуты две-три и вышли на знакомую Виа дело Роза. Муж пожал протянутую руку.

“Люди ненавидят то, что не понимают” – Моисей Ибн-Эзра, еврейский философ 11-12 веков.  “Любовь закрывает глаза на недостатки, а ненависть – на преимущества”. Это тоже он.

Изменится ли что-то от наших встреч, желаний, словесных споров, диалогов?  ContraSpemSpero! Хотя,  как без надежды жить?