Старая добрая Англия

Англия, 19 век, Бирмингем...."Кто там?- послышался из-за двери испуганный женский голос. "Полиция, - прорычал Хадсон, - откройте немедленно!" Дверь со скрипом отворилась. Едва не сметя с порога худенькую женщину, он ворвался в дом. Пролетев как смерч по пустым кухне и гостиной, он наконец заметил лестницу на второй этаж и помчался наверх. Женщина, запыхавшись, еле поспевала за ним. Дальнейшее он помнил смутно...

Англия, 19 век.

Констебль Хадсон ужасно устал. Холодный и промозглый февральский день 1871 года  в Бирмингеме выдался на редкость хлопотливым. Хотя, какая, собственно, редкость: уличные воришки, возмущенные прохожие, наглые кэбмены. Обычная полицейская рутина. И все-таки сегодня Хадсон был особенно не в духе. Раздраженно поправляя вечно наползающий на лоб шлем, он не переставал ворчать себе под нос. Досталось всем: и мальчишкам-газетчикам, орущим прямо ему в ухо, и чванливым денди в пальто и котелках, не упускающим случая указать полицейскому, как ему следует работать, и совершенно не стесняющихся его присутствия проституток, которых он устал выгонять с центральной улицы. Много их, много, а он один. И целый день на ногах. Да и погода…Черт, что это он так разошелся? Констебль приостановился в недоумении, потом хлопнул себя по лбу и рассмеялся. Вот дурень! Он же сегодня не обедал! Только вот собрался, как началась потасовка между прохожими. Кинулся разнимать, и совсем забыл о еде. Улыбаясь, Хадсон быстро зашагал по улице. Кружечка портера в пабе и добрый кусок вареной говядины с хлебом – много ли надо холостяку для счастья? А там, глядишь, и дородная хозяйка паба подмигнет…

“Мистер полицейский, помогите, пожалуйста!” “Что еще?!” – взревел констебль, глядя на маленькую фигурку.  –  Моя смена закончена. Милостыню не подаю. Так что иди-ка ты…”

“Я не прошу денег, мистер полицейский, – храбро пропищала фигурка, – и помощь нужна не мне.” “Да в чем дело-то?” “Это моя соседка Сюзи. Я не видела ее уже целую неделю.” “А я своих – с прошлого лета! Некогда занятому человеку с соседями лясы точить. Может, работает твоя соседка. Шла бы ты домой, девочка. Не время сейчас по улицам шастать.” “Нет-нет, она не работает. Ейный папаша хорошо зарабатывает. И мамка дома сидит. А только бьют они ее смертным боем. И жрать не дают иногда. Мы с мамкой ее подкармливаем. А тут сгинула как не было. Не знаю, жива ли.” Девчушка всхлипнула и стала тереть нос грязным рукавом. “Пойдемте к ним, мистер полицейский. Мне страшно.”

Хадсон прислонился к мокрой стене. В ушах у него стучала кровь от голода и раздражения. “А кто у ней папаша-то?” – бросил он отрывисто, чтобы выиграть время. “Дело у него свое, – охотно застрекотала его собеседница. Сдает на бирже эти…ну как их? Ящики такие для денег, из железа…” “Сейфы”, – машинально подсказал констебль. “Во-во, сейфы, – обрадовалась она. Брекерам сдает и…”

“Брокерам”, – так же машинально поправил констебль. В его ушах, помимо голодного шума, отчетливо звучали теперь слова инспектора, обучавшего новобранцев полицейскому делу: “Полиция не вмешивается в семейные разборки. Особенно, когда речь идет о людях среднего класса. Не дай вам бог с ними связываться: визгу в прессе не оберешься, по судам затаскают.” “А под каким, собственно, предлогом?” – интересовался юный Хадсон. – О, за предлогами у них дело не станет! Нарушение границ частных владений, посягательство на свободу личности, да мало ли что!” Инспектор безнадежно махал рукой, и сурово добавлял: “Короче, зарубите себе на носу: охота вам в семейные дрязги лезть, выбирайте дома попроще. К буржуа не соваться!”

Англия, 19 век. Картина Эйр Кроу “Время обеда”

Хадсон сжал зубы и еще раз взглянул на девочку. “Значит так”, – решительно заявил он, – ни к какой Сюзи я не пойду. Не положено нам. Вот провожу тебя до дому, а то не ровен час…И пойду наконец домой.”

Молча шагая по темной мокрой улице, он вполуха слушал плач и просьбы своей спутницы. Поняв наконец, что разжалобить его ей не удастся, она ненадолго замолчала, а потом снова стала быстро и бессвязно рассказывать мужчине с каменным лицом о своей подружке. Ей 14, а росточком не вышла. И худющая. Волосы такие воот до сюда! И глаза! А дом у них! Нет-нет, она не заходила ни разу. Сюзи ее не звала. Так только в щелочку случайно. Ну, вы знаете, как это бывает. А там и лестница на второй этаж…”Вот, мы и пришли, мистер полицейский. Спасибо, что проводили, до сви…” “Где?” – внезапно прохрипел полицейский. “Чего где?” – не поняла она. “Дверь ее где? Твоей Сюзи”.

Девчушка ошарашено указала ему на массивную обитую железом дверь. Замерев в ужасе, она смотрела, как огромный полицейский в ярости колотит по двери кулаками и подошвами сапог. “Кто там?- послышался из-за двери испуганный женский голос. “Полиция, – прорычал Хадсон, – откройте немедленно!”. Дверь со скрипом отворилась. Едва не сметя с порога худенькую женщину, он ворвался в дом. Пролетев как смерч по пустым кухне и гостиной, он наконец заметил лестницу на второй этаж и помчался наверх. Худенькая женщина, запыхавшись, еле поспевала за ним.

Дальнейшее он помнил смутно. Позже ему рассказали, как он метался по пустым комнатам как раненый зверь, громко зовя Сюзи. Как присел на ступеньку, в отчаянии закрыв голову руками. Как внезапно вскочил и помчался в единственную нежилую комнату в доме – комнату, где хозяева хранили старую ненужную мебель. Как увидел скорчившегося в углу ребенка. Как шептал что-то невнятное, глядя в испуганные глаза. Как пытался поднять и охнул в ужасе, проклиная грубые свои ручищи, наткнувшиеся на сломанные ребра. Как, не помня себя, бежал вниз за лекарствами, за едой. Мать девочки следовала за ним как тень. Как поил из пивной кружки, но все проливалось сквозь разбитые губы. “Кто тебя, милая? Кто тебя так?” и испуганный шелест в ответ “Упала, мистер”.

На пороге дома он обернулся и с угрозой в голосе пообещал вернуться. Испуганная женщина заговорила быстро и сбивчиво. Так же смутно, как и все остальное, он вспоминал потом обрывки фраз, жалобы на неряшество и упрямство дочери. “Мы только хотели приучить ее к порядку.” На то, как трудно управляться одной с ребенком. “Мужа-то почти никогда дома. Ну, когда приходит, иногда бывало и он поучит ее уму-разуму. А что не ест, так это упрямство чистой воды. Не звери ж мы, констебль, я ей: не получишь еды, пока…а она…”

Хадсон вернулся через пять дней с врачом. Осмотрев Сюзи, врач констатировал многочисленные следы побоев и многодневное истощение. Родители девочки были немедленно арестованы. В ходе суда над ними служанка и соседи сообщили, что мать и отец девочки регулярно избивали ее и морили голодом. Родители были приговорены к двум месяцам заключения. Сюзи забрали к себе родственники в деревне.

“Я ооочень скучаю по ней, мистер Хадсон”, – жаловалась ему соседская девочка. И тут же рассудительно добавляла: “Ну, там ей лучше. Молочко свежее, хлебушек свой.” Констебль  выслушивал ее молча. Взгляд его, напряженный и зоркий, то и дело обращался к занавешенным окнам респектабельных домов.