Пляски на могиле в гордом одиночестве

Нельсон Мандела и Фредерик де Клерк
фото – википедия

Аркадий Мазин

Смерть Нельсона Манделы огорчила меня дважды. Во-первых, конечно, сама по себе. Во-вторых, реакцией на нее израильтян, в основном, русскоязычных. Это событие в буквальном смысле слова вскрыло язвы, из которых полился, простите за натурализм, вонючий гной. Тон множества комментариев был таким, будто умер сам Гитлер. Строки дышали неподдельной, лютой ненавистью. Это настолько контрастировало с реакцией практически всего остального мира, что я с ужасом ощутил нас  какими-то уродцами в тесной банке с формальдегидом, которых рассматривают со стороны со смесью любопытства и отвращения. Что мы за люди такие? Что нам сделал этот человек, которого все оплакивают? Неужели мы одни умные, а все вокруг дураки? И эти вопросы, особенно первый, для меня вовсе не риторические.

Претензии русскоязычных израильтян к Манделе делятся на две категории. Во-первых, его называют антисемитом, врагом Израиля, другом Арафата. Как ни противно, давайте попробуем разобраться. Никаких антисемитских высказываний Манделы я не припомнил и найти не смог. Поэтому рискну предположить, что под антисемитизмом понимается его отношение к политике Израиля. Думаю, объяснять, почему речь идет о подмене понятий, не нужно. Отмечу лишь, что критику Израиля путают с антисемитизмом сплошь и рядом, на самом высоком уровне, что не делает нам чести и не приносит пользы. Наоборот, это отвращает от нас в чем-либо не согласных с нами друзей (а разве вам не приходилось критиковать своих друзей?) и девальвирует само понятие антисемитизма. Я и сам критик политики Израиля. Делает ли это меня антисемитом? Или у нас добрая половина еврейского населения страны — антисемиты? Почему хулители внешней политики правительства Израиля — антисемиты, а внутренней (например, социальной) — нет? Право критиковать Израиль, не считаясь при этом антисемитом, есть у каждого, а особенно — у Нельсона Манделы. Неужели кто-то всерьез думает, что он мог воевать с одним апартеидом и любить другой?

Эта неспособность увидеть явление кроме как сквозь призму собственных узких интересов, это требование всеобщей любви к себе и неготовность простить даже легкую неприязнь или укор – ни что иное как мелочная, эгоистичная местечковость. Спрашивается (на этот раз действительно риторически): для того ли евреи строили свое государство, чтобы в душе остаться все в том же местечке?

Второй тип претензий касается судьбы Южной Африки. Плакать по далекой и чужой стране нам несвойственно. Если плачем, да с таким надрывом, значит, видим какие-то параллели. И это, конечно, не бином Ньютона. Мы остро чувствуем общность нашей судьбы с судьбой белых хозяев ЮАР. Как я уже сказал, там был апартеид, и у нас апартеид. В ЮАР его сломали, и мы резонно боимся, что сломают и здесь. Вот откуда эта потребность доказать самим себе (ибо кто еще нас слушает?), что демонтаж режима в ЮАР был событием объективно плохим и ненужным, что «низшим» народам нельзя давать свободу, ибо они не умеют ей распорядиться.

Как и в плаче российских державников по СССР, здесь явственно слышатся две партии: одна — полного отрицания ценности свободы и вторая, до жути фальшивая — беззастенчивой подтасовки фактов. Поражает, однако, то, что в данном случае осанну большой тюрьме, в которой неплохо кормят и поддерживается относительный порядок, поют люди, уже много лет живущие в свободной стране и сами этой свободой наслаждающиеся каждодневно. Им и в голову не придет отдать свои гражданские права за сферический кусок колбасы в вакууме, но они считают это лучшей моделью поведения для других. Мне и впрямь неудобно повторять здесь эти прописные истины. Свобода лучше, чем несвобода. Справедливость лучше, чем несправедливость. Нет, эти ценности не абсолютные, но очень важные. Я готов понять попытку взвесить их, положив на другую чашу весов все нынешние проблемы ЮАР. Но делать вид, что этих ценностей нет вовсе — тягчайший случай морального уродства.

Теперь что касается проблем. Здесь процветает мифотворчество. Например, существует миф о том, что ЮАР покинуло чуть ли не все белое население. Это, конечно, не так. Из пяти миллионов уехал от силы один, после чего отток прекратился. Хуже ли стало жить в ЮАР белому меньшинству? В целом, видимо, да. Только не забудьте положить на другую чашу весов свободу и равноправие черного большинства, если они для вас хоть что-то значат. Второй миф говорит о некоем «общем развале» и экономическом кризисе. Однако ВВП ЮАР уже много лет стабильно растет, исключая 2009-й год, когда резкий спад наблюдался в экономике всех развивающихся стран. Уровень безграмотности столь же стабильно падает. Что особенно интересно: снижается процент ВИЧ-инфицированных. Наконец, конек оплакивающих режим апартеида: преступность. Представьте себе: уровень преступности снижается уже порядка 15-и лет. Конечно, есть флуктуации по годам и по видам преступлений, но усредненные индексы дают именно такую картину.

 А разгадка проста: эта большая тюрьма была заточена под определенный режим — подобно социалистической экономике. Коллапс режима неизбежно создает хаос и структурный вакуум. В обстановке хаоса процветает преступность — так случилось и в Восточной Европе, где у людей совсем другой цвет кожи. Первые после демонтажа системы годы неизбежно приносят немало горя. Даже многие восточные немцы (а у них переход осуществлялся в поистине тепличных условиях) оказались обездоленными и разочарованными. Потом здоровая человеческая активность берет верх — и при должном управлении все устаканивается. Тираны всегда пугали народ смутой, которая придет за ними, а народ, что характерно, все равно их сбрасывал.

 Наконец, в южноафриканской истории содержится еще один важный урок: по сути, водораздел пролегал не по цвету кожи, а по отношению к свободе. Многие белые южноафриканцы ненавидели апартеид, как многие изральтяне ненавидят оккупацию. Режим в ЮАР в последние годы, пытаясь «удержать неудержимое», затягивал гайки не только в бантустанах. Свирепствовала цензура, запрещалась «неправильная» музыка, людей — белых – подвергали остракизму и преследованию за инакомыслие. Были массовые демонстрации белых против апартеида, жестоко разгонявшиеся полицией. Это можно было бы объяснить идеализмом, но большинство белых, как свидетельствуют опросы, и сейчас не хотело бы возвращения к апартеиду.

 На похороны Манделы прибыли почти все лидеры свободного мира. Наши не поехали. Нетаниягу, якобы, смутили расходы. Надо же, на свечи ему тратиться было не стыдно. Скорее всего, Биби чувствует настроение избирателя. За вояж на похороны Джимми Картера (до 120 ему), никто бы и слова не сказал. А вот за Манделу могут и раскритиковать. Мол, и так денег нет, а он еще ко всяким антисемитам на похороны шастает. Решение премьер-министра и президента, к сожалению, идет в русле растущего отчуждения между Израилем и остальным миром. Пестуя свою местечковость, мы рискуем очень скоро остаться совсем одни лицом к лицу с тяжелейшими проблемами. Как хорошо, что у ЮАР этот этап уже позади. Rest in peace, Nelson Mandela, ты прожил достаточно, чтобы увидеть, как твоя страна прочно встала на правильный путь.