Огонь, мерцающий в сосуде

фото – Г.Франкович

Анна Талисман

А если это так, то что есть красота

И почему её обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?

Николай Заболоцкий

Несколько дней назад в фейсбуке  совершенно необычного, часто выходящего за рамки принятого, одного из моих любимых дизайнеров, Фила (бренд “Frau Blau”), развернулось обсуждение на тему эстетики бритья подмышек. Спор возник по следам статьи в журнале “Тайм Аут” . В ней речь шла о девушках, которые заново раскрыли для себя сексуальность волос. А также решили пощекотать нервы конформистам от эстетики.

Если бы дискуссия проистекала у кого-то другого, я бы, скорее всего, не обратила на нее внимание. Но защищать  бритые подмышки у талантливого дизайнера собралось достаточно много народа.

Даже большинство из тех, кто упоминали какие-то альтернативы, очевидно, чувствовали потребность отчитаться о бритом состоянии своих подмышек или о своих предпочтениях в данной сфере.

Это все презабавно и поучительно  – с какой стороны ни посмотри. Я непременно использовала бы этот пример для наглядности, если бы довелось преподавать антропологию. Каноны и законы красоты, сексуальности, мужественности и женственности подвержены постоянным изменениям. Поразительно, с каким “дарвинистским” запалом  мы стремимся отстаивать бритую подмышку : это правильно, это женственно, это полезно, это сексуально, это эстетично и гигиенично. И только так.

Привлекательным и сексуальным в разные исторические периоды и в разных местах на карте мира считались абсолютно разные особенности и черты человеческой внешности: густые брови  и полностью выщипанные, гладко выбритые мужчины и бородатые, полные люди и худые, стройные/тощие и очень мускулистые. Очень долгое время  (кажется, я сама его еще застала)  красивым и сексуальным считался маленький женский рот с пухлыми губами. Большой рот – считался признаком уродства. Не более ста – ста пятидесяти лет назад писатели с удовольствием описывали привлекательность женских, понятное дело, в то время небритых, подмышек и усиков.

“У жены Рембрандта, – рассказывал Умберто Эко, – были настоящие усы, он ее рисовал довольно часто”. Понятия об уродливом и красивом меняются от культуры к культуре. У Льва Николаича, нашего, Толстого в “Войне и мир” маленькая княгиня в красоте своей описывается так: “Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась”.

Вы, конечно, знаете, что в Китае искалеченная, перевязанная женская стопа очень долгое время считалась идеалом красоты.

В какие-то времена удаление волос являлось обязательным для всех мужчин и женщин, а в другие – прерогатива проституток. Еще каких-то сорок-пятьдесят лет назад темная кожа и африканские черты лица означали уродство, а вовсе не сексуальность.

Стоит отметить, что, по крайней мере, в отношении женской красоты – ее каноны – а мы говорим о европейской христианской культуре – строились на разделении между разрешенной любовью и неразрешенной животностью, “похотью”. Волосатость, рассматривалась, с одной стороны, как признак запрещенной животной страсти. А с другой – женщины, которые знали что, где, когда и, что немаловажно – как,  надо удалять, явно уже не могли быть столь невинными.

Иными словами, и возвращаясь к началу темы, скажу, что меня снова поразило, насколько нас пугают какими-то конкретными эстетическими отклонениями от правил. Словно речь идет о подрыве каких-то фундаментальных общественных устоев. Насколько  общество спешит публично заклеймить “нарушителей”, изобрести санкции против них. Насколько многие спешат  подчеркнуть, что они не  “извращенцы” какие-то. И подобное их не привлекает.

Я не знаю точно, что за цель преследовали героини статьи, но если вырабатывается такая стойкая и сильная отрицательная реакция на такую  незначительную деталь, как способ ухода за подмышками, то они, по-видимому, правы в том, что делают.

Хочу вернуться к дизайнерам “Фрау Блау”. Для меня  привлекательность этих художников как раз и состоит в их любопытном поиске “четвертого измерения”, поиске формы, где не ставится акцент на общепринятых канонах красоты  фигуры. Это значит, что в эстетике этих авторов –  есть место для экспериментов и превращения аксиом в предположения.

Больше всего дискуссия напомнила мне обсуждение из сказки Андерсена “Дюймовочка”:

Они с любопытством разглядывали Дюймовочку, а их дочки в недоумении разводили крылышками.

– У нее только две ножки! – говорили одни.

– У нее даже нет щупалец! – говорили другие.

– Какая она слабенькая, тоненькая! Того и гляди, переломится пополам, – говорили третьи.

– Очень на человека похожа, и к тому же некрасивая, – решили наконец все жуки.

Даже майскому жуку, который принес Дюймовочку, показалось теперь, что она совсем нехороша, и он решил с ней распрощаться – пусть идет куда знает. Он слетел с Дюймовочкой вниз и посадил ее на ромашку.

Дюймовочка сидела на цветке и плакала: ей было грустно, что она такая некрасивая. Даже майские жуки прогнали ее!