Об издержках исправляющей дискриминации

Идентичность в 21 веке. Фото: Gareth

Есть у меня есть родня в Мексике. Они там поселились еще до Русской революции. Один мальчик, мой кузен – уроженец Мексики с испанской фамилией типа Лопес был принят на должность в одном из престижных американских университетов по программе “исправляющей дискриминации” – для гендерных и расовых меньшинств, как мексиканец.

Поработал он там полгода, пока его еврейство не вычислила офицер по диверсификации (равной представленности меньшинств). Есть такая должность. То есть, 80% преподавательского состава в одном из самых либеральных университетов – почасовики безо всяких прав, без отпускных и больничных. Зато целые департаменты офицеров по “равенству и диверсификации” там на полной ставке.

Офицерша мальчика с позором изгнала из университета. Это как раз то, что нацисты делали с евреями в 1930-х годах в Германии. Вычисляли еврейство и изгоняли из университетов, с госслужбы и т.д. Эти места были только для арийцев, которых официальная политика считала “обиженными еврейским засильем”.

Историк Норман Кантор пишет, что в самом еврейском вузе США, в Колумбийском университете, процент евреев в преподавательском составе из-за “исправляющей дискриминации” снизился с 35% в 60-х годах до менее чем 15%. Похожая картина даже в Барух Колледж, созданном в 1919 г. как убежище для еврейских студентов и профессоров, которых не брали на работу из-за антисемитизма.

Эта история окончательно определила мое отношение к так называемым политикам идентификации, и стала моей лакмусовой бумажкой практического внедрения “гендерного и расового равенства” при свободнорыночном корпоративном капитализме. Там, где есть “исправляющая дискриминация” для афроамериканца, “мизрахи”, “эфиопа” или женщины, там всегда есть бедный парень из “большинства”, для которого это – расовая или гендерная дискриминация. Именно бедный, потому что богатые не платят за “исправляющую дискриминацию”. Им достаточно сделать пару звонков, чтобы получить для себя и своих детей все, что пожелают.

Я опросил для этой заметки своих друзей, сотрудников московских вузов и правозащитных организаций. Оказалось, по-русски даже нет понятия “политики идентификации”, как называют подобные гендерные и расовые политики. Без борьбы за социальную справедливость они превращаются в верное орудие классовой войны бюрократической корпоративной олигархии против всех остальных.

Среди других отрицательных следствий “политик идентификации” – создание класса выдвиженцев, уверенных, что им положено больше других, потому, что их выдвинули. Они же обеспечивают покорность в своих общинах. Так создается не только аппарат для внедрения политик идентификации, но и этнические и гендерные политические классы. Отсюда, в частности, политики вроде Мири Регев, Фаины Киршенбаум, Елены Мизулиной и Ирины Фарион. Отсюда “черный политический класс” в США и израильский “клаф эдати” (этническая игральная карта) – профессиональные борцы за “чего изволите”.

Разумеется, гендерные и расовые проблемы существуют, и за их решение надо бороться. Борьба за гражданские  права женщин и меньшинств – дело благородное. Вот только вспоминается Черномырдин с пресловутым “хотели как лучше, а получилось как всегда”. Современный капитализм, согласно замечательной метафоре Марка Фишера, как «Нечто» из фильма Джона Карпентера -жуткий монстр, способный поддерживать свой метаболизм в чем угодно и абсорбировать все, с чем он соприкасается.