Новые израильтяне или новые русские?

Ольга Бирман

В конце минувшей недели в тель-авивском клубе «Гагарин» состоялось не совсем обычное мероприятие. То есть само по себе мероприятие – концерт – для «Гагарина» вещь совершенно обыденная, но концерт, который называется «Отчет о проделанной работе» проходил там впервые. Отчитывалась группа молодых русскоязычных израильтян. Название самой группы «Полуторное поколение»  – звучит тоже не совсем обычно, а символ, который они выбрали, –  крупные цифры «1.5» – вызывает ассоциации, скорее, из области математики. Что это и с кем его едят?

Надо сказать, что практически все «полуторники» и «полуторки» (да не обидятся на меня эти милые женщины) оказались людьми гостеприимными  и разговорчивыми.

– Вы кто?

– Илья Спицеров, Лиза Розовская, Шалом Богуславский, Катя Волкова, Эди Женскер, Марик Штерн, Софи Сасонов, но это далеко не все, в общей сложности нас примерно человек тридцать.

– Приятно познакомиться, но я имела в виду «Полуторные, вы кто?»

– Тот, кто родился там, но вырос здесь.

– Что вот так просто, по дате рождения и репатриации?

– Нет, конечно. Но мы на самом деле представляем целое поколение. Среди тех, кто приехал сюда в последние двадцать с лишним лет есть немало людей, которых уже нельзя назвать в полном смысле слова иммигрантами или репатриантами, потому что они сформировались тут, в Израиле. Причем человек мог приехать в девятнадцать лет, в девять или в год – это не важно. Важно, что эти люди чувствуют себя одновременно частью двух культур.

– Ну, допустим, разница между приехавшим в год и родившимся здесь невелика…

– Да, разумеется, формально человек может быть саброй, но, в силу воспитания, языка и других, неподдающихся точной формулировке, категорий, он может относиться к полуторному поколению. Таких очень и очень много. Буквально сегодня, в торговом центре, я обратила внимание на то, что абсолютное большинство продавщиц, с которыми я столкнулась на протяжении двух часов, были именно такими, «полуторными».

– Иными словами, формального критерия нет, и это исключительно вопрос самоидентификации?

– Однозначно. Но при этом, как факт, практически все в этой группе родились там, а выросли здесь, я не знаю почему – так уж сложилось.

– Ну ладно. С тем, «кто», более или менее, разобрались. Следующий вопрос, извините, «а зачем»? Зачем вы по «поколенческому» признаку объединились в группу, и почему думаете, что эти самые «полуторные» продавщицы нуждаются в том, чтобы их кто-нибудь где-нибудь представлял? Чего вы, собственно говоря, хотите?

– Я, например, хочу, чтобы мой ребенок двух с половиной лет, который родился здесь, мог в ближайшие годы спокойно и с достоинством говорить на игровой площадке на русском языке.

– Прекрасное, с моей точки зрения, стремление, но разве это зависит от родителей русскоговорящего ребенка, разве это зависит от вас?

– В том-то и дело: мы решили, что зависит, в том числе, и от нас.

– Значит, вы хотите, ни много ни мало, повлиять на все израильское общество?

– Мы уже это делаем – мы в нем существуем, в отличие от большинства наших родителей, мы живем и работаем на двух языках, в рамках двух культур. Принцип плавильного котла давно уже неактуален, но русские, единственные из репатриантских общин, кто сумели сохранить так много и даже передать детям. При этом мы не противопоставляем одну культуру другой, нам одинаково комфортно в обеих.

 

– Жить обособленной общиной, по-вашему, это был сознательный выбор?

В ответе на этот вопрос мнения разошлись и даже завязался небольшой спор, сошлись на том, что отторжение было, по большей части, взаимным, и факт создания целой общинной инфраструктуры говорит сам за себя.

– Но, по моему скромному мнению, для того, чтобы оказывать настоящее влияние, просто жить и работать  недостаточно. Любое желание изменить общество – это уже политика. Вы правые или левые?

– Мы не готовы примерять на себя эти мерки. С нашей точки зрения, они устарели, и в ближайшем будущем понятия «правизны» и «левизны» в остальном израильском обществе тоже сильно изменятся.

– Не совсем поняла. Можно с этого места поподробней.

– Никто не пытается изобрести велосипед, просто в существующие израильские стереотипы «правых» и «левых» мы никак не вписываемся. Там нет для нас места. В соответствии с этим стереотипами, если ты поддерживаешь плюрализм и демократию –  ты левый, и у тебя обязательно должны быть соответствующие воззрения и на палестинский конфликт, и на экономику – все в одном пакете. А главное –  ты обязательно должен быть белым, образованным, богатым и смотреть на все остальное общество с высока. Израильские левые выросли в этнически чистых «стерильных» районах, и о тех, кого они защищают, знают, в основном, понаслышке. Никого из них, например, совершенно не беспокоило, что происходит в южном Тель-Авиве, пока там не поселились иностранные рабочие, но ведь там и до этого жили люди…

Мы – не такие, мы знаем жизнь с другой стороны. Наш взгляд на все противоречия интересов и конфликты гораздо более прагматичен, мы понимаем это на уровне улицы.

– Допустим. А если отставить в сторону определения, чего хотите вы?

– Мы понимаем, что разрешить все конфликты, существующие в израильском обществе, по мановению волшебной палочки невозможно, это утопия. Но мы хотим жить в обществе, где конфликты подконтрольны, это реально, и за это стоит бороться.

Разговор этот состоялся примерно за час до начала мероприятия в «Гагарине». Мы сидели на одном из отживших свой век диванов, в большом количестве расставленных перед входом в клуб для удобства курящей публики. Я не называю авторов конкретных ответов поименно просто потому, что иначе будет слишком сложно уследить за ходом разговора, в котором участвовало то пять, то восемь человек (периодически кто-то присоединялся, кто-то покидал нас). Но одному человеку, я просто не могла не задать личный вопрос.

Марик Штерн, один из основателей группы, сын  Юрия Штерна.

– Скажи, вся эта деятельность – это вопреки или, наоборот, в продолжение того, что делал твой отец?

– Это однозначно продолжение. Он в своей жизни сломал очень много стереотипов: по своим политическим воззрениям он был правым, но при этом, он был почти что социалистом, а кроме этого занимался темами, которые в Израиле традиционно отданы на откуп левым – экология, культура … и не только. Несмотря на то, что он приехал в 30 лет, израильская культура стала для него не менее близкой, чем русская.

– То есть, по вашим определениям, его тоже можно отнести к «полуторникам»?

– Никогда не думал об этом с такой точки зрения, но получается – да, можно.

Близилось время начала мероприятия, и начал стекаться народ. Один из гостей, проходя мимо нашей кампании, спросил:

-Гагарин здесь?

– Здесь, – ответили ему.

– А Терешкова?

Некоторые из присутствовавших шутку не то чтобы не оценили –  просто не поняли. Очевидно, и среди «полуторных» не все проходят под одинаковым номером.

И еще немного.

Поначалу мне, чисто по-журналистски, мешал тот факт, что концерт был назван «отчетом о проделанной работе». В подобном утверждении мне виделась некая попытка присвоить ту тяжелую и неблагодарную работу, которую каждый из выступавших проделал самостоятельно, не имея ни малейшего отношения к группе, попытка присвоить чужой  успех.  Все пространные ответы, сводившиеся к утверждению «Они – одни из нас, и потому их успех представляет и нас тоже» – казались мне неубедительными, и я всеми способами пыталась получить ответ на вопрос «По какому праву?» Даже тот факт, что достаточно известные поэты и музыканты согласились выступить практически бесплатно (компенсация расходов не в счет), не совсем меня убеждал.

Однако, ближе к концу разговора, должна признаться, я усомнилась в том, что в данном случае формальная журналистская логика верна. Может быть, и в самом деле оно есть у них, это право…