Не говорим о Менгисту

Несколько недель назад мы узнали о том, что двое молодых граждан Израиля, Авра Менгисту и бедуинский юноша по имени Хашем, находятся в Газе, в руках Хамаса. Тогда в течение нескольких дней СМИ занимались этой темой, было несколько критических высказываний в адрес Нетаниягу и Лутана, много ответов на эту критику и оправданий их поведения. Израильская публика очень быстро переключилась на другие темы, и мне интересно понять – почему. Полагаю, что не одна, а целый букет причин способствовал тому, что мы перестали интересоваться двумя этими людьми, и при этом мне кажется, что все эти причины вытекают из одного чувства, присущего израильским гражданам – чувства полной политической безнадежности.

В чем суть этой истории? Авра Менгисту пробрался в Газу через забор 8 сентября 2014 г. Солдаты видели, как он карабкался на забор, кричали ему, но он не ответил и перебрался на ту сторону. Из этого вытекает, что нашей системе безопасности были известны время и место перехода, в отличие от предшествующих случаев. На протяжении следующих 10 месяцев этот инцидент сохраняли в тайне, и от семьи Менгисту, семьи новых репатриантов, требовали не говорить о нем. Целых десять месяцев родители Менгисту не знали, жив он или мертв, где он находится, удерживает ли его Хамас и, самое важное, какие меры предпринимаются – если предпринимаются, – чтобы вернуть его. Какова была мера их неосведомленности? Через несколько дней после перехода Авры в Газу родители получили его ранец, оставшийся на израильской стороне. Ранец был закопчен и порван, и родители опасались, что на месте произошел взрыв, от которого их сын пострадал. Только во время посещения Лутана, через 10 месяцев после получения ранца, родители узнали, что ранец был взорван нашими солдатами, когда Авра был уже далеко от этого места. Разумеется, государство располагало этой информацией в момент передачи ранца, однако люди, в обязанности которых входило поддерживать связь с семьей, не сообщили ее семье и предоставили родителям гадать, пострадал их сын или нет. Первая подробная беседа с родителями Авры была проведена накануне снятия запрета на публикации об инциденте, через 10 месяцев после того, как он произошел. Сама встреча с Лиором Лутаном (официальным представителем властей) вызвала, как известно, немало критики.

Авраам (Авра) Менгисту. Фото: Фейсбук

Почему же мы, общество, так вяло реагируем на эту историю, в которой столько нарушений и несправедливости? Вот несколько предположений.

Невозможно быть солидарными во всем. Мы живем в государстве, где каждую минуту возникает по меньшей мере 4 «чрезвычайные ситуации» в общественной/политической/экономической сферах, требующие нашей реакции. В последний месяц мы были заняты нападением во время Парада гордости, убийством в Кфар Дума и всеми «производными» этих событий. А до них были: газовая сделка, соглашение по иранской ядерной программе, обвинения по адресу Орена Хазана, поселенцы в Бейт-Эле, реклама «Агадир» и «Гольдстар» – все это произошло после публикации истории двух юношей. К чему это приводит? Сознательные и активные люди понимают, что они должны выбирать, на чем сосредоточиться, и если они предпочтут действовать против газовой сделки, они не могут в тот же самый период времени заниматься пропавшими молодыми людьми. А менее активные граждане? Они ощущают, что просто завалены многочисленными общественными проблемами. И – учатся отстраняться от них. Все восклицания о «подстрекательстве», «упущениях», «грабеже» превращаются в шумовой фон, поскольку слышны на каждом углу.

Данный случай неоднозначен. Когда мы слышим, что израильтянин попал в руки террористов, мы можем только солидаризироваться с ним и надеяться, что он будет освобожден. Это прямо связано с укорененным в нас чувством страха. Обычный гражданин, который захвачен просто так? Такое ведь может случиться и со мной! Мы отождествляем себя с ним, чувствуем себя незащищенными. А главное – ситуация здесь абсолютно «черно-белая». Не так обстоит дело в данном случае. Сначала нам говорили, что Авра пересек границу по собственной воле, а это довольно трудно понять. После мы слышали, что то же самое произошло с еще одним юношей, а о нем мы практически ничего не знаем. Чем менее ясна ситуация, тем труднее нам занять однозначную позицию. Мне приходилось слышать суждения, будто молодые люди проникали в Газу с целью покупки наркотиков, и поэтому не стоит прилагать  усилия к их возвращению, что они не в руках Хамаса (государство считает иначе), и т.д.

Скрытый расизм и недостаток информации приводят к тому, что израильское общество не реагирует на известие о похищении бедуина так же, как на известие о похищении еврея. Я верю, что большинство израильтян желают, чтобы юноша-бедуин благополучно вернулся домой, хотя бы из простого стремления к тому, чтобы государство заботилось о безопасности всех своих граждан. Есть, однако, разница между таким желанием и готовностью оторвать задницу от стула и выйти на некую акцию во имя реализации такого пожелания. Поскольку речь идет о молодом бедуине, имя и история которого знакомы лишь немногим, и больше того – когда обстоятельства его исчезновения неизвестны израильской общественности, никто не выйдет сражаться за него.

Дискурс формируют ресурсы. Предположим, что один из этих юношей был бы из израильской ашкеназийской семьи. Последние 11 месяцев нашей жизни выглядели бы совсем иначе. Почему? Потому что «укорененная» ашкеназийская семья, семья репатриантов из Эфиопии и бедуинская семья – каждая из них играет «свою» общественную игру. Возьмем ашкеназийскую семью – сколько сотрудников СМИ, госслужащих, работников органов безопасности числится в ее списке знакомств? Одноклассников, однополчан, сокурсников, соседей по столу на свадьбе на прошлой неделе? Семья старожилов знает правила игры. У нее есть номера личных телефонов, по которым можно позвонить, если письма, которые она посылает в канцелярию главы правительства остаются без ответа. Она сможет поднять шум, если сочтет это нужным, для нее десять месяцев без какого-либо отклика – слишком долгий срок. Она не побоится предпринять шаги сверх того, что ей рекомендуют свыше. Мы видели, сколько страха было на лицах Хейли и Агранш Менгисту, когда Лутан намекнул им, что они своими вопросами «перешли границу». Неужели семья старожилов могла бы оказаться в таком же положении?

Бедуинские поселения в Негеве. Есть ли у них ресурсы для борьбы за возвращение сына? Фото: Ноам Ривкин-Фентон

Семья Хашема живет в Негеве. Его родной городок – место, куда были переселены бедуины после того, как государство согнало их с земель, на которых они проживали изначально, еще до возникновения Израиля. В городке высокая безработица и низкое качество инфраструктур. Рядом расположены две бедуинские деревни, которые годами находятся под угрозой расселения – их жителям раз за разом удается выцарапать себе еще месяц-другой отсрочки. Эти деревни никогда не были подключены к системам жизнеобеспечения. Ни воды, ни электричества – ничего. По соседству есть ферма, где проживает одна израильская семья, которая поселилась там недавно и немедленно получила все необходимые подводки.

Эти сведения важны для понимания того, в каком положении находится семья молодого бедуина, к какому отношению со стороны государства она привыкла. Семья Менгисту пребывает в ненамного лучшем статусе, родители живут в нищете. Отец не говорит на иврите. Перед нами – две семьи, у которых нет ресурсов, нет связей, находящиеся на низком социоэкономическом уровне. Две семьи, позиции которых в противостоянии с правительством Израиля очень слабы. Их шансы инициировать кампанию общественной поддержки – ничтожны.

На мой взгляд, помимо всех перечисленных причин, мы не говорим о Менгисту и Хашеме потому, что мы отчаялись. У нас не осталось ни капли веры в политическую систему, в наших лидеров, в то, что они стремятся к справедливости. В глубине души, на инстинктивном уровне мы чувствуем, что никто из власть имущих  не намеревается бороться с ошибками и нарушениями. И это чувство, которое так легко испытать сегодня в Израиле, побуждает нас заранее отказываться от борьбы. Сказать себе, что эти парни оказались на той стороне, потому что сами это выбрали. Не думать о том, что происходит с ними сейчас. Принять молчание, окружающее эту горькую человеческую историю, как нечто естественное.