Интернет и литература на мертвых деревьях

В рамках международного культурного форума в Санкт-Петербурге прошел VI Международный конгресс «Русская словесность в мировом культурном контексте. Итоги года литературы», организованный Фондом Достоевского. Выдающийся литературовед Игорь Волгин умудрился собрать для проведения дискуссионных обсуждений, круглых столов, различных научных и деловых мероприятий более 200 русскоязычных писателей, критиков, ученых и специалистов в области литературы. Председательствовал живой (дай Бог, до 120) классик Евгений Евтушенко.

Для Фонда Достоевского это уже шестые чтения. Первый симпозиум состоялся в 2001 году и был посвящен исключительно Достоевскому. Но автор «Преступления и наказания» такая универсальная фигура, что после в сферу интересов дальнейших мероприятий вошли ключевые фигуры и тексты русской литературы — от «Слова о полку Игореве» до романов Пелевина.

Когда теория встречается с искусством

Так и пошло — Фонд Достоевского принялся объединять русскую словесность. Площадка Волгина дает возможность авторам и литературоведам «обняться душами», посмотреть друг другу в глаза, обсудить проблемы, свершения, тенденции. Особенность этих конгрессов — умение посадить за один стол людей с диаметрально противоположными взглядами и наладить спокойный диалог. Сейчас, когда украинский кризис рассорил русскоязычную интеллигенцию на всех широтах, это почти невозможная редкость.

«Однажды министр народного просвещения Уваров ввел Пушкина в аудиторию Московского университета, где студенты слушали лекцию по литературе. Взглянув на лектора, министр молвил: «Вот теория искусства», а затем, указуя на Пушкина, добавил: «А вот само искусство». Мы по мере сил стараемся эти вещи совместить. Помимо известных прозаиков и поэтов в форуме участвуют исследователи и историки… Допустим, что это, условно говоря, свидание «коллективного Белинского» с «коллективным Лермонтовым». Позволю себе одну, может быть, не очень удачную параллель. Вы знаете, что служба в православном храме совершается по определенным часам — в любую общественную погоду. И независимо от количества присутствующих прихожан, порою — при полном их отсутствии. Так вот, если литература — это все-таки служение (впрочем, подобная точка зрения разделяется не всеми), то ей пристало вести себя таким же образом» – говорит Игорь Волгин. Совмещения бывают очень интересными. Представьте себе, что у нефти появилась бы возможность поговорить с геологами, а у Болотного гибискуса из семейства Мальвовых с ботаниками. Если бы ихтиологи могли бы пообщаться с рыбами, то они бы узнали много нового….

Книги на мертвых деревьях

Меня поразило обсуждение писателями Интернета. Далеко не все, как поэт Марина Кудимова, могли обсудить масштабы перемен и не забиться в истерике. Писатели книг на мертвых деревьях на собрании сильно ругали Глобальную сеть. Говорят, что люди читают не книги, а айфоны. Возмущаются: как может быть более полмиллиона поэтов на Стихи.ру?! Кто разрешил?! Как начальство допустило?! Кто это вообще курирует?! Кто редактирует?! Люди же теряются и не знают, кого читать…

– Нам до сих пор трудно понять масштаб катастрофы, причиненной интернетом — говорила одна поэтесса.

Судя по её словам, на цивилизованный мир из сети надвигается варварство, как племена гуннов, во главе с Аттилой, шли на Римскую империю. Писатели говорили, что Интернет не чтит авторитетов. Кто-то привел пример одной элитарной частной школы, где устроили конкурс чтецов. Из тридцати подростков только 4 взялись читать произведения известных (известных выступающему) поэтов: 1 –  стихотворение Пушкина, 1 – песню Высоцкого, 2 – Есенина. А остальные взяли “каких-то из Интернета”. И главное ведь что? Почти никого из ныне живущих конвенциональных поэтов, которые получают премии, вводят друг друга в редакции, рецензируются другими выдающимися конвенциональными поэтами с мертвых деревьев — их даже бесплатно в Интернете не цитируют, не распространяют, не признают. Я, никогда не выпускавший свои произведения в виде книг, но создавший несколько текстов, которые стали интернет-хитами, сидел в зале и чувствовал себя представителем варваров в древнеримском Сенате, где цивилизованно восседает конь императора.

Технологии культуры

Вообще-то айфон — это только носитель. На нем можно читать и романы Достоевского.

А песенку про то, что прогресс портит вкусы и уничтожает культуру, поют уже много тысячелетий. Так жаловались на появление телевидения, которое убивает желание читать, превращаясь в зомбоящик. До этого – на радио. А когда книгопечатание сменило рукописные книги — это была трагедия: великое искусство, выводимое буква к букве, вдруг сменилось потоком от бездушного станка. Так появление огнестрельного оружия, когда простолюдин из дымящейся палки мог убить благородного рыцаря на шикарном коне в драгоценных доспехах — покончило с «аристократическим» (как кому-то казалось) способом ведения войны…

А что произошло, когда возникла письменность — сие орудие беспамятных?! «Ты даешь ученикам мнимую, а не истинную мудрость. Они у тебя будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения; они станут мнимо мудрыми вместо мудрых» – так, если верить Платону, заявил царь Тамус изобретателю письменности Тевту.

Но приводить эти примеры возмущенным писателям не хотелось. И взвизги писателей про полмиллиона поэтов на Стихи.ру – мимо кассы. Во все эпохи люди, которые любили читать поэзию – почти всегда сами сочиняли стихи. Просто, как вы понимаете, раньше их, как правило, никто не слышал. Вы говорите, что печатали только самых достойных? Ага…

Не хотелось и спорить с репликами, про то, что теперь (о, ужас!), когда литературный труд не сможет прокормить автора, то творцам придется писать в свободное от основной работы время. Например, офицер, вернувшись с зачистки, будет сочинять стихи, поэмы, роман или драму.

– Что же из этого выйдет, и на каком уровне?!

Мне хотелось ответить, что все зависит от таланта офицера. Если офицер Лермонтов, то получится «Выхожу один я на дорогу», «Демон», «Герой нашего времени» и «Маскарад». Но я сдержался…

Явь серьезных проблем

Тем более не стал я развращать писателей земли русской рассказами о преимуществах сетевой словесности. Не надо их развращать… Все равно не получится. Вспомнил я неожиданно «Сон смешного человека», где герой, попав на некую вымышленную землю, где люди были счастливы в своих утопиях, взял и развратил этот рай, поскольку дал его обитателям темные мысли, несовместимые с утопиями.

Насколько я помню, они там погибали и были довольны, а он просил, чтобы они его распяли, и учил их, как сделать крест. Поскольку я человек не смешной, а серьезный, не хочу ничьей смерти, и сам не готов завершить свои дни на кресте (это имеет дурные последствия не только для распятого), я не собираюсь никого развращать на этой «другой планете» изящной словесности, внушать темные мысли мастерам культуры и лишать утопий прорабов духа. Кстати, ещё по поводу «Сна смешного человека». Мнение об обитаемости разных планет раньше в христианстве считалось еретическим. Если во Вселенной есть несколько человечеств, то с точки зрения христианства Иисус не мог, сойдя на землю, искупить всех их. И ему пришлось бы сходить столько раз, сколько существует разновидностей человечества на разных планетах. И если это так, то его бы каждый рас распинали заново. Или у Создателя для каждой планеты свой посланец. И у всех свой выход.

Я думаю, что литература будет продолжать жить. Жить в новых формах. Функционировать новым способом. И выходов, как и спасителей – будет много. И не надо пересаливать страдальческим выражением. Во «Сне смешного человека» Достоевского совратитель, принесший грехопадение на далекую планету, сам просит о распятии, и мысль о страдании как бы становится частью зла. Почему? Совершенное человечество, человечество золотого века – оно выше идей искупления. Изменяющийся мир, изменяющийся язык описания мира, изменяющаяся журналистика и художественная словесность – это очень серьезные вещи на проблемном поле, которые заслуживают пристального вглядывания, а не всхлипов.

Мировой контекст?

Международный конгресс назывался «Русская словесность в мировом культурном контексте». Но мирового контекста я не увидел. Не увидел я и то, что на календаре уходящий 2015 год.

Характерно, что на конгрессе как-то опасались говорить о новой русскоязычной лауреатке Нобелевской премии по литературе. В одной из секций было много споров о докладе Олеси Николаевой о Чехове и постмодернизме. Олеся – поэтесса и православный деятель. И доклад у нее прекрасный, о том, что Чехова, как и его героев, всегда принимали за кого-то другого. Олеся Николаева говорит, что она никогда не могла понять: что такое чеховский интеллигент? Это кто? Ведь не хрестоматийный же пошляк Ионыч, не Беликов же, это «человек в футляре», не Чимша-Гималайский же, любитель крыжовника, не Гуров же из «Дамы с собачкой», не Громов или Рагин из «Палаты №6» и, наверное, не безвольный тюфяк доктор Дымов из «Попрыгуньи»? Но может быть, это Коврин из «Черного монаха»? Может, «вечный студент» – «облезлый барин» Петя Трофимов из «Вишневого сада» или туберкулезник Саша из «Невесты» – приживальщик, который всех обличает, а потом оказывается никчемным нравственным банкротом?

А школьная традиция постоянно навязывала нам его пустые патетические речи о счастливом будущем человечестве через 200 лет. При ближайшем рассмотрении любой чеховский герой-интеллигент не тянет на эталон. Великолепный доклад. И спор о нем был великолепный. Но… Доклад Олеси дословно повторяет её же статью десятилетней давности. И её же выступления давности многодесятилетней. И спор о Чехове, прекрасный спор, мог бы проходить так же дословно и десять, и сто десять лет назад.

Конгресс проводился Фондом Достоевского. Проблемы исследования Достоевского — международные проблемы. Достоевского исследуют не только в России. Ежемесячно о классике появляются новые диссертации. Ежегодно изучение Достоевского пополняется новыми концепциями, исследованиями, которые открывают иные грани. Но русское достоевоведение этого не видит. Последние зарубежные новости науки о Достоевском относятся где-то к 20-м годам прошлого века. Как можно рассматривать актуальность Достоевского без понимания того, что нынешняя эпоха сильно напоминает Позолоченный век, когда работа для интеллигентного человека перестала быть гарантией от нищеты?

Доходы от капитала в течение последних нескольких десятилетий росли быстрее, чем производительность труда. Мы вновь увидели катастрофический разрыв в доходах, обеднение среднего класса и неимоверное обогащение 0,01% самых богатых. Неравенство увеличивает нестабильность в обществе. Под угрозой оказалась не только социальная справедливость, но и демократия как таковая. Не стоит удивляться, если отчаявшиеся люди будут искать выход в радикальных рецептах.

Сегодня мы возвращаемся к Достоевскому. Это связано не только с путем, который прошел Достоевский, но и с путем, которым шел мир. Как можно понять актуальность Достоевского, не понимая, что именно этот писатель в последние годы стал интересен как певец прекариата – нового незащищенного, остро ощущающего свою незащищенность, а потому очень опасного класса? Если бы русские писатели и литературоведы не отмахивались от Интернета как опасной заразы, то легко могли увидеть, что Достоевский лучше всего позволяет понять класс «новых беспокойных»: глупеющий в социальных сетях, не имеющий жизненного плана и профессиональной идентичности, экономически незащищенный и теряющий корни. Достоевский открыл подполье души каждого. И основатели психоанализа взяли у Достоевского очень многое. Но как можно сегодня анализировать подполье Достоевского без учета знаний, которые были накоплены психологией за последние полтора века?

Три поэта на квадратный метр

И все-таки на конгрессе было удивительно хорошо. Прежде всего, благодаря идеальной организации, которую осуществляла группа студентов, направляемая Катей Волгиной. Атмосфера, люди, обмен мнениями, идеи… В последний день был проведен поэтический вечер. Там в зале было по три поэта на квадратный метр. И читали стихи, в том числе о происходящем в Украине. Без игрушечных войнушек «наши против ваших». Ибо те, кто видят в кровавой истории только тактическую игру – не замечают трагедии.

Вот запомнившееся мне стихотворение Ефима Бершина:

Когда закончится гражданская война, нам будет явлена единственная милость – сообразить, чья большая вина в том, что случилось или не случилось.
 
Когда в лесах завоет тишина, а снайперы, уставшие по целям работать, выпьют горькую до дна, по рыночным закупленную ценам,

Когда воронки зарастут травой, и снова обретется чувство меры, останутся до новой мировой последние минуты или метры.

Лесные звери выйдут из лесов, и Гамлет, ослепительный и легкий, пойдет на бой за тени всех отцов, убитых и освистанных с галерки.

Но Бог не выдаст, и свинья не съест. И мужество останется в почете. И на погостах крест пойдет на крест. Все будет хорошо, в конечном счете.

И голубь принесет благую весть, запрятанную в гроздьях винограда, что жизнь не кончилась, что жизнь, конечно, есть не только на вершине Арарата, но в Химках или Солнцево. Бог весть, где для героев сыщется награда.